Раньше ведь я всё незаметное брал, никто и не искал. А ковёр – почти что государственный предмет. Слепой обнаружит. И совпадение вышло хуже, чем в кино. У стриженой в сарафане муж из милиции. Она ему хвастается насчёт меня – а у них там заява про ковёр ещё с пятницы лежит. Короче, в среду на Луначарского они меня с ковром уже поджидали. И взяли как миленького.
На допросе я сразу сказал: «Признаюсь в чистосердечном раскаянии». Помощь следствию – пожалуйста, всеми силами. Даже интересно. Мне даже стало жаль, что их всего лишь эпизод с ковром беспокоит, безо всяких других событий… На суде Эльвира с Клавдией Григорьевной молчали как вкопанные. А свиданием побрезговали. Одна только мама передачи носила на больных ногах.
Присудили, если конкретно, совсем немного общего режима. Но там со мной и стряслась ерунда психологическая. Казалось бы, откуда: кругом физические недостачи, лишь бы поесть, покурить, поспать. Кто меня за язык тянул? У нас в бараке Эдик был один. Я его сразу не различил – не то честный битый фраер, не то блатной инвалид. Всё кривое, сплошные костыли – прямо не человек, а катастрофа тела. Но тары-бары заводил душевные. Ему-то я сдуру излил автобиографию жизни. Такое недержание доверия… А он куму нашему в кабинет сведенья носил. Меня оперативно хватают за одно место: давай колись! Приступаю колоться, во всех подробностях. Снова подняли дело.
И тут – прикинь! – меня сажают в самолёт, сопровождают, как официальное лицо, дают кушать котлеты и лимонад! Прилетаем назад в родимый город. Я им бесплатно – все мои преступные эпизоды по порядку. Однако, извиняюсь, адресов не помню. Только наглядно могу показать.
И началась картина Репина «Не ждали»… Двое молодых культурных в штатском возят меня по квартирам в нерабочее вечернее время (чтобы хозяев застать на дому). Вернее сказать – я их вожу. И на Серафиму Дерябину, и на Гагарина, и на Фурманова, и на Ботаническую, и на 40 лет Октября. Наконец-то я всех в лицо повидал, к кому в гости ходил! В майках, в трико, в передниках, лысые, тощие, пухлые, крашеные, с похмелья, в бигудях… Очень различные граждане. Но все абсолютно как сговорились: «Ничего не помню!» Их уже почти что просят: «Ну вспомните, ну постарайтесь! Такое-то кольцо с красным камнем, тогда-то, в январе – ну? пропадало?» Ни фига! «Двести рублей, четыре полтинника, из ящика вот этого стола… Ну?» – «Не было такого». Хрен знает. Или милицию боятся, или меня им жалко. Или склероз населения.
На двенадцатом адресе мои ребята-телохранители смотрят на меня плохо. Даже очень плохо. Типа я всё придумал, чтобы летать на самолёте и питаться котлетами с лимонадом, пока другие на зоне корячатся. Тут меня как словно что-то стукает. «Спокойно! – говорю. – Едем на Долорес Ибаррури. Ошибки не будет». Сам думаю: «Могу же я лично для себя съездить? Ну и что, что я там ничего не спёр, только спал и песню «Лаванда» прослушивал. Терять уже ничего не осталось».
Приезжаем – я диванчик свой сразу узнал. Она худая, в халате (наверно, опять ванную принимала), на лицо – как мама в молодости. Но зовут Света Вишева. Говорю грубо: «Здесь я телевизор похитил и стиральную машину». Она говорит: «Телевизор у меня чёрно-белый, кому он нужен, а машины стиральной нету, я сроду на руках стираю». Но глядит на меня, будто пёс домашний потерялся, а вот нашёлся – и привели.
Эти двое психуют: «Всё ясно! Поехали». Она вдруг заволновалась: «Его посадят? Надолго? Вы что, не видите, он же толком украсть ничего не может!» По лестнице идём вниз, она из двери высунулась и кричит: «Лапуня! Не подписывай им ничего!» Просят её…
В общем, ребята мои культурные в тот вечер довезли меня до учреждения и завели в пустую комнату. Они меня так отхерачили ногами, что половину рёбер сломали, извините за выражение. Если бы я был мой адвокат, я бы сказал: «Тяжкие телесные, с угрозой обезображивания внешности». Хотя опять же – какая там внешность?..
Поэтому я почти весь остаток срока пролежал в больничке. Спал себе и спал, пока тело выздоравливало. Сны видел вкусные, один цветней другого. В одном сне даже стиральную машину покупал.
Звонит мне Саша Супер в шесть утра, когда я ещё не совсем живой, и говорит: «Надо встретиться. Возле дендрария. Вопрос жизни и смерти». А меня даже такой вопрос в шесть утра интересует слабо…
Кстати, Супер – не прозвище, как могут подумать, а фамилия реального Саши, которого я знаю уже лет сто. За этот срок он успел стать бензиновым королём, прочесть книгу писателя Куприна «Яма», взять в жёны девушку по вызову Настю, расстаться с ней и найти большое личное счастье со своим главным бухгалтером Еленой. «Крышу» для бизнеса Супер не искал, а сам срочно вступил в ЭПС (Эльмашевское преступное сообщество) и заодно – в боевые действия против Химмаша (ХПС).
В дендрарии в такую рань – только бомжи и голуби. Супер без своего «лендровера» выглядит слегка потерянным. Интересуется:
– Как у тебя со временем?
Честно говорю:
– Никак. Фактически его нету.
– Согласен. Я тоже в эту категорию ни фига не верю. А что есть?! – горячо так спрашивает.
Отвечаю как можно спокойней, пытаясь проснуться:
– Есть движение. В пространстве.
Его прямо несёт:
– Не спорю. Время – чисто мулька, пустышка! Но меня одна улика задирает. Необратимость. Типа, назад нельзя отыграть! Понимаешь?
Закуриваем. Спрашиваю:
– Что будем делать? Вопрос ребром ставить?
Но Суперу не до шуток. На днях он ненароком изменил ненаглядному главбуху с бывшей своей Настей по вызову, в чём круто раскаивается. Главбух вот-вот узнает всё. А характер её таков, что за этим неизбежно последует крах большого личного счастья. А заодно и всей бензиновой монархии.
– Но дело даже не в этом, – поясняет Супер. – Вот смотри. Самолёт из Москвы в Варшаву, допустим, летит два часа. Разница во времени – тоже два часа. Во сколько вылетел, во столько и прилетел! Мы с тобой в полёте кукуем, «Хеннесси» пьём, за жизнь решаем, а время никуда не уходит. Так? Теперь, прикинь, если мы вылетаем в Штаты – там вообще двенадцать часов разницы! И получается, если долго лететь строго на Запад – на сверхзвуковом, по кругу, почти без остановок, мы эту «необратимость» в гробу видали! Понял?
Он снова закурил и помолчал.
– Я давно хотел такой эксперимент, всё некогда было. А теперь, сам видишь, нет выхода. И с кем я, кроме тебя…
– Когда летим? – спрашиваю.
Его глаза увлажнились.
– Старик… Я всегда знал – ты меня поймёшь!.. Сегодня же! О деньгах и визах не думай. Чартеры куплены, керосину – море. Всё есть. Сможешь? Только паспорт захвати. В час я за тобой заеду.
Еду домой за паспортом, звоню на работу Веруне, любимой начальнице:
– Не теряй меня. Я немного задержусь.
– Ладно. Когда появишься?
Чуть не ответил: «Вчера. Или позавчера».