— Мика, я не хотела оскорбить!
Лицо его осталось холодным. Его сила, мощь снова начала наполнять комнату.
— Нимир-Радж! — обратился к нему Мерль. — Если ты идешь, то надо идти. Если ты не идешь...
Он говорил, тщательно взвешивая слова и тоном почти жалостливым. Почему — я не поняла.
Мика, я думаю, рыкнул на Мерля. И тут же прозвучал его голос — обычный, человеческий.
— Я знаю свой долг Нимир-Раджа, Мерль.
— Я никогда бы взял на себя смелость объяснять тебе долг Нимир-Раджа, Мика.
Вдруг лицо Мики снова стало утомленным, и сила ушла. Он помог Джине встать, хотя это выглядело довольно неуклюже — она была почти на голову выше.
— Пойдем.
Все повернулись к двери.
— Я надеюсь, что с твоим леопардом ничего плохого не случилось, — сказала я вслед.
Мика оглянулся:
— Натэниел позвал бы на помощь, если бы с ним ничего не случилось?
Я покачала головой:
— Нет.
Он кивнул и повернулся к двери:
— И мои нет. — Он замялся в нерешительности, потом сказал, не оборачиваясь: — Я возьму с собой Ноя и Джину, но ты не против, если я оставлю здесь Мерля и Калеба?
— Они тебе не будут нужны?
Он обернулся, улыбаясь:
— Мне только нужно забрать Вайолет. Бойцы мне для этого не нужны, а тебе может пригодиться пара лишних.
— Ты думаешь, что Джейкоб может охаметь?
Он улыбнулся шире.
— Охаметь. Да, вот именно. Хорошее слово.
Они вышли, и я осталась за столом одна. Вернулась Лилиан и посмотрела на меня, прищурившись.
— Ну и что? — спросила я.
Она покачала головой:
— Не мое дело.
— Вот именно.
— Но если бы было мое... — начала она.
— Но оно не твое.
Она улыбнулась:
— Но если бы было мое, я бы сказала две вещи.
— Ты же их все равно скажешь?
— Да.
Я махнула рукой — давай, говори.
— Во-первых, приятно видеть, что ты дала волю своему сердцу с новым мужчиной. Во-вторых, этого мужчину ты не знаешь. Аккуратнее смотри, кому ты отдаешь сердце, Анита.
— Я пока еще никому не отдала сердце.
— Пока еще, — повторила она.
Я посмотрела на нее хмуро:
— Ты ведь понимаешь, что зовешь меня дать волю сердцу и не давать ему воли одновременно?
— Понимаю.
— Два противоречивых совета.
— Полностью противоречивых, — согласилась она.
— Так какому же ты велишь мне следовать?
— Обоим, разумеется.
Я затрясла головой:
— Пошли спасать Грегори, а насчет моей жалкой личной жизни будем беспокоиться опосля.
— Я не могу обещать, что мы его спасем, Анита.
Я подняла руку:
— Док, я помню твою оценку шансов.
И я вышла за ней в затемненную гостиную, заставляя себя верить — по-настоящему верить — в чудеса.
Мы решили этим заняться на задней террасе. Она у меня выходит на пару акров старого леса — никаких соседей, никто нас не увидит. К тому же терраса вдвое больше кухни и единственная часть дома без ковра на полу. Если оборотень перекинется на ковре, то ковер придется либо чистить паром, либо выбрасывать. На самом деле это не я вспомнила, что Грегори испортит ковер, — это сказал Натэниел. Его можно понять — скорее всего до прихода экономки чистить ковер пришлось бы ему — я вряд ли даже знаю, где у меня пылесос.
Грегори свернулся в клубок посреди террасы, положив голову на колени брата, обняв себя руками. Желтые волосы, бледные в свете луны, покрывали голый торс Стивена — он разделся, готовясь к перемене, чтобы сразу рвануть в лес вместе с братом. Это в предположении, что Грегори после перемены выживет. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, что не так уж плохо, если за проигрыш расплачиваться деньгами, но если жизнью — то как-то кажется маловато.
Стивен взглянул на меня. Васильковые глаза в свете луны посеребрились. Вид у него был бледный, несколько воздушный. Лицо исказилось эмоциями, в глазах светился разум и воля, что со Стивеном бывало нечасто. Он был типичным подчиненным, хрупким в каждый миг своей жизни, но сейчас его глаза смотрели на меня требовательно и страдание искажало его лицо. Руки напряженно вцепились в тело брата, который так и лежал, свернувшись у него на коленях, в водопаде светлых волос на бледной коже. Грегори был гол в жаркую летнюю ночь, и я это только сейчас заметила. В этой наготе не было ничего эротического — была только абсолютная незащищенность.
Стивен смотрел на меня и каждой мышцей своего тела, выражением лица, глазами спрашивал то, что робость не давала ему спросить вслух. Не надо было телепатии, чтобы понять, чего он хочет. Спаси его, спаси моего брата, кричали его глаза. Говорить это вслух уже было не нужно.
Вивиан, такая же хрупкая, как Стивен, такая же подчиненная и робкая, все же это произнесла:
— Пожалуйста, попытайся вызвать его зверя. Хотя бы перед попыткой введения лекарств.
Я глянула на нее, и что-то в моем лице, наверное, ее напугало, потому что она рухнула на колени и поползла ко мне — не грациозно-крадучись, как ползают леопарды, а по-человечески — неуклюже, медленно, опустив голову и закатив глаза. Она демонстрировала подчиненное поведение леопарда, чего я терпеть не могла. Ощущать эту ее боль, будто я какой-то людоед, которого надо ублаготворить, — очень противно, но я не стала останавливать Вивиан. Ричард мне показал, что случается в группе оборотней, когда доминант отказывается быть доминантом.
Она подползла к моим ногам, стала тереться об меня телом, опустив голову. Обычно леопарды катаются у ног, как большие кошки, но Вивиан сегодня просто жалась к ногам, не как ласкающаяся кошка, а как испуганная собака. Я наклонилась погладить ее по волосам и услышала, как она тихо-тихо бормочет себе под нос: «Пожалуйста, пожалуйста!» Чтобы не обратить внимания на такую мольбу, надо быть даже холоднее меня.
— Все хорошо, Вивиан. Я попробую.
Она потерлась о мои штаны подбородком, задирая голову, глядя на меня снизу вверх, все еще как перепуганная собака. Вивиан всегда при мне робела, но такого сильного испуга я у нее еще не видела. Вряд ли дело было в пытках, которым подвергли Грегори. Скорее на нее произвело впечатление, как я превратила Элизабет в решето. И я не могла портить урок, рассказывая Вивиан, что в нее я стрелять не буду. Мерль и Калеб все слышали, и если мы действительно собираемся объединить парды, очень неплохо будет для начала, если я стану внушать страх.