Калеб сидел на дальнем конце дивана, завернувшись в одеяло, снятое с кровати. Санитары, которые унесли Клодию, сказали, что она в шоке. Я готова была ручаться, что сегодня она в первый раз оказалась не с того конца ружья.
От Калеба виднелись из-под одеяла только курчавая макушка и прорезь карих глаз. Вид у него был как у десятилетнего мальчишки. Я бы попыталась его утешить, но Зебровски не позволил бы мне говорить ни с ним, ни вообще с кем-нибудь. Мерль стоял у стены в изголовье дивана, глядя на все непроницаемыми глазами. Копы косились на него мельком, проходя по комнате. Им было неуютно с ним по той же причине, что и мне: от него, как аромат дорогого одеколона, ощущался потенциал насилия.
Зебровски покрепче надвинул очки на нос, сунул руки в карманы штанов и посмотрел на меня сверху вниз. Я сидела, он стоял, так что смотреть сверху вниз было просто.
— Значит, выходит, что эти ребята просто ворвались сюда, и ты понятия не имеешь зачем.
— Именно так.
Он смотрел на меня. Я смотрела на него. Если Зебровски думал, что я сломаюсь под его стальным взглядом, то ошибся. И еще мне помогло, что я в самом деле малейшего понятия не имела, кто это был и зачем. Я сидела. Он стоял. Мы таращились друг на друга. Калеб дрожал на краю дивана. Мерль смотрел, как снуют туда-сюда люди.
А людей было много. Они ходили вокруг дома за спиной Зебровски, входили и выходили в кухню — огромные занятые муравьи. На месте преступления всегда слишком много народу толчется, не считая зевак. Всегда копов больше чем надо. Но никогда не знаешь, чья пара глаз найдет ключевую улику. Нет, честно. Я думаю, что больше улик было потеряно из-за суеты, чем найдено из-за дополнительной помощи, но это мое мнение. Я вообще не слишком общительна.
Мы так и стояли в персональном колодце тишины. За нашей спиной открылась дверь спальни. Я покосилась в ту сторону и увидела входящего Мику. Он был одет в мои тренировочные штаны. Поскольку они были все равно мужские, а рост у нас был одинаковый, они ему великолепно подошли. У меня никогда не было бойфренда, с которым можно было бы меняться шмотками. Очень трудно найти взрослого мужчину моего роста.
Полицейские не позволили ему принять душ, и потому длинные волосы высохли грязными космами и засохшая слизь начала отваливаться хлопьями. Шартрезовые глаза покосились на меня, но ничего не выразили. За ним следом вышел Дольф, нависая так же, как нависал надо мной. У него глаза были не безразличными, а сердитыми. Он сердился с того момента, как вошел. Нас всех он велел рассадить по разным комнатам. Натэниела допрашивала его подруга из полицейского участка, детектив Джессика Арнет, в комнате для гостей наверху. Детектив Перри допросил Калеба и до сих пор допрашивал Зейна. Дольф поработал с Мерлем и Микой. Зебровски меня не столько допрашивал, сколько стоял и следил, чтобы я ни с кем не говорила. Интуиция мне подсказывала, что Дольф собирается допросить меня сам.
У нас тут было пять трупов, и трое из них даже после смерти не вернулись к человеческому образу. Три змеи остались в змеином виде. Оборотни всегда после смерти возвращаются к прежнему образу. Всегда. Что вызывало вопрос: если это не оборотни, то что же, черт их побери?
— Анита, — сказал Дольф. И ничего не добавил, но я его поняла. Поднявшись, я пошла в спальню. Мика, когда я проходила мимо, чуть коснулся пальцами моей руки. Дольф прищурился, и я поняла, что он заметил.
Он придержал для меня дверь, и я вошла в свою спальню. Было противно, что меня допрашивают в моем собственном доме, в моей спальне, но так все же намного лучше, чем ехать в город. Так что я свое недовольство оставила при себе. Наличествовали мертвые тела, и я даже не отрицала, что убила их я. Нет, я могла бы отрицать, если бы полагала, что это сойдет, но об этом даже думать было нечего, поэтому я и не стала.
Дольф показал мне на кухонный стул, принесенный в спальню. Сам он остался стоять — все его шесть футов восемь дюймов.
— Рассказывай, — велел он.
Я ему рассказала в точности все, как было. Правду и всю правду. Впрочем, я слишком мало знала, чтобы надо было врать. Тело Игоря увезли, и все его татуировки играли, казались живее, чем все остальное. У нас был один убитый и один раненый. В моем доме.
Явный случай самозащиты. Единственным отличием от предыдущих двух случаев, когда я убивала ворвавшихся в мой дом, было число трупов, да еще то, что некоторые были настолько не людьми. Если не считать этого, мне приходилось бывать в куда более сомнительных ситуациях. Так почему же Дольф сейчас взялся за дело так рьяно? Я понятия не имела.
Дольф смотрел на меня в упор. Стальной взгляд у него получался на порядок лучше, чем у Зебровски, но я смотрела спокойными невинными глазами. Легко иметь невинный вид, когда ты действительно не виновата.
— И ты не знаешь, зачем ты им понадобилась?
На самом деле пара мыслей у меня была, но я не стала ими делиться — не могла. Они могли охотиться за мной, потому что я чуть не убила их вожака. Когда скрываешь сведения от полиции, одна из трудностей заключается в том, что потом тебе трудно бывает объяснить какие-то вещи, не сознавшись, что раньше ты что-то скрыла. Сейчас как раз был такой случай. Я не рассказала Дольфу, как полулюди-полузмеи захватили Натэниела и какая потом была драка. Можно было рассказать сейчас, но... но слишком много пришлось бы рассказывать, в частности, то, что я, быть может, стала леопардом-оборотнем. Дольф терпеть не мог монстров. И я не была готова делиться с ним такими откровениями.
Сделав голубые глаза, я ответила:
— Понятия не имею.
— Они очень хотели тебя захватить, Анита, если явились сюда с такой артиллерией.
— Похоже на то, — пожала плечами я.
Глаза его наполнились злобой, губы сжались в ниточку.
— Ты мне лжешь.
Я сделала большие глаза:
— Стала бы я?
Он развернулся и шваркнул ладонью по ночному столику, да так, что зеркало у стены задребезжало. Мне даже показалось на секунду, что сейчас оно разлетится. Этого не случилось, но открылась дверь и просунулась голова Зебровски.
— Тут все в порядке?
Дольф полыхнул на него грозным взглядом, но Зебровски не попятился.
— Может, я закончу допрос Аниты? Дольф мотнул головой:
— Зебровски, исчезни.
Но малыш был не робкого десятка. Он посмотрел на меня:
— Анита, тебя это устраивает?
Я кивнула, но Дольф уже орал:
— Выметайся, кому сказано!
Зебровски глянул на каждого из нас и закрыл дверь со словами:
— Кричи, если что-нибудь будет нужно.
Дверь затворилась, и в наступившей тишине я слышала лишь тяжелое, трудное дыхание Дольфа. Я чуяла запах пота на его коже, странный — не то чтобы неприятный, но точный признак, что он очень не в духе. В чем дело?