Я глядела на него, пытаясь рассосать ком злости в горле. И голос мой прозвучал придушенно:
— Ты боишься того, что будет с вами со всеми, если власть возьмет Джейкоб.
Он кивнул:
— Да.
— И я тоже.
Он посмотрел в мое лицо изучающим взглядом:
— Если Джейкоб убьет Ричарда в честном бою, что ты сделаешь?
— Ричард больше мне не любовник, и я не лупа. Если это будет честный бой, я не смогу вмешаться. Я сказала Джейкобу, что, если бой будет честным и после полнолуния, я не буду мстить.
— Ты не отомстишь за смерть Ричарда?
— Если я убью Джейкоба, а Ричард и Сильвия уже будут мертвы, кто возьмет власть? Я видала, что бывает с группой оборотней, у которых нет альфы-вожака. И не допущу, чтобы с волками вышло как с леопардами.
— Если Джейкоб умрет до того, как вызовет Сильвию, тебе не придется об этом беспокоиться.
Уходящая было злость вернулась.
— Джейсон, одно из двух. Либо я тебе не лупа и не доминант — а тогда ничем не могу помочь, — либо я все еще лупа и все еще для тебя доминант, тот, к кому ты прибегаешь за такой помощью. И раньше, чем снова затевать со мной спор, подумай и реши этот вопрос.
— Лупой ты быть не можешь, так проголосовала стая. Но ты права, здесь нет твоей вины. Тебе придется еще помочь себе самой до того, как ты сможешь помогать другим. Я прошу прощения, что затеял спор.
— Извинения приняты.
— Я тебя просил убить Джейкоба не потому, что ты моя лупа или доминант. Я обратился к тебе, потому что знал: ты уже об этом подумала. Попросил тебя, потому что если ты решишь, что так лучше для стаи, ты это сделаешь.
— Дела стаи меня больше не касаются — так мне говорят со всех сторон.
— Говорят те, кто не знают тебя так, как я.
Я от него отодвинулась:
— На что это ты намекаешь?
— На то, что если ты кому-то дала свою дружбу — свою защиту, — ты ее не отнимешь даже вопреки желанию защищаемого.
— Если я убью Джейкоба, Ричард мне никогда не простит.
— Но он же тебя бросил? Что ты теряешь, убив Джейкоба? Ничего. А если не убьешь его, то потеряешь и Сильвию, и Ричарда.
Я протиснулась мимо него:
— Как мне надоело делать черную работу за каждого!
— Никто не умеет делать эту черную работу лучше тебя, Анита.
От этих слов я остановилась и повернулась к нему:
— А этона что намек?
— Ни на что не намек, Анита, голая правда.
Глядя в эти до невозможности серьезные глаза, я хотела бы поспорить, но не могла.
Мне казалось, что хуже сегодня мне уже не может прийтись — но я ошиблась. От взгляда Джейсона, от его слов мне стало совсем хреново. Кажется, уже ничего более гнетущего ночь мне не приготовила.
До рассвета оставались минуты, когда из двери вышел Жан-Клод в халате.
— Можешь расположиться в кровати, ma petite,я пойду к себе в гроб. Боюсь, твоим нервам уже достаточно досталось, чтобы еще и мне умирать на твоих руках на восходе.
Я хотела возразить, потому что желала, чтобы он держал меня в самом худшем смысле этого слова, но он был прав. На эту ночь потрясений мне было достаточно.
— Со мной останется Натэниел, — сказала я.
Какая-то мысль мелькнула на лице Жан-Клода.
— И еще Джейсон.
— Зачем?
— У меня нет времени объяснять, ma petite,но пожалуйста, поверь мне, что Джейсон тоже должен здесь быть. Так лучше.
Я уже ощущала дрожь рассвета, хотя еще глубоко под землей.
— Ладно, пусть Джейсон тоже остается.
Жан-Клод уже подходил к двери.
— Я ему скажу по дороге в зал гробов. Прости, что приходится так тебя оставлять, ma petite.
—Иди, уже почти рассвет.
Он послал мне воздушный поцелуй и исчез, оставив чуть приотворенную дверь. Натэниел сидел на углу кровати с безразличным лицом, даже тело ничего не выражало. Он очень хорошо умел выглядеть безобидным, даже внушающим спокойствие.
Я спала четверо суток напролет и все же ощущала усталость, неимоверную усталость. Скорее не физическую, а как после сильных умственных перегрузок или эмоциональных. Я вымоталась.
— Давай спать, — сказала я.
Натэниел, не говоря ни слова, стащил с себя топ, сбросил ботинки, стянул носки и начал расплетать волосы. Я знала, что это не быстро, и потому пошла тем временем в ванную. Давно я уже не видала ванной комнаты Жан-Клода с этой причудливой черной ванной, такой просторной, что годилась бы для небольшой оргии. Серебряный лебедь, из клюва которого шла вода, напомнил мне фонтан. Но сегодня — никаких ванн. Только заснуть и забыться. Все забыть.
Конечно, я не могла выйти в белье и в рубашке, которую для меня привез Натэниел: как бы она ни была красива и удобна, для ночной рубашки ей не хватало длины. В джинсах я спать не могу: неудобно. Черт, почему так важны мелочи в такую ночь, когда летит в тартарары все самое главное?
В дверь постучали.
— Натэниел, я через минуту выйду.
— Это Джейсон.
— Что тебе нужно?
— Тебе Жан-Клод не сказал, что я сегодня с тобой сплю в одной койке?
— Упомянул.
— Так он еще и прислал тебе пижаму. Подумал, что ты могла ее не захватить.
Я подошла к двери и открыла. Джейсон стоял в боксерских шелковых трусах, достаточно просторных, чтобы служить спальными. Вполне приемлемыми, должна добавить, чтобы нам с ним спать в одной кровати. Джейсон, будь его воля, спал бы в мини-плавках — а то и без них.
Он протягивал мне сложенный красный атлас. Я взяла его и развернула. На самом деле это было два предмета — свободный топ с завязками позади и шорты. Очевидно, это рассматривалось как спальный гарнитур.
— Он велел тебе сказать: из всего, что могло бы тебе подойти, это закрывает максимум. Конец цитаты.
Я вздохнула:
— Спасибо, Джейсон, это подойдет. — И я закрыла дверь, не дожидаясь ответной реплики. Топ, который выглядел свободным, на самом деле очень тесно прилегал к грудям. Сразу было бы видно, холодно мне или нет. Шорты обрезаны так высоко, что штанины кончались почти на талии. Как-то они закрывали все, при этом не оставляя простора воображению. Очень стильный ансамбль, как я полагаю.
Я открыла дверь и выключила в ванной свет, выходя. Джейсон уже устроился под одеялами с правой стороны кровати. Натэниел остался сидеть на другом краю. Он встал, когда я вошла, и расплетенные волосы шевельнулись живым занавесом.