Жара вокруг джипа нарастала. Если еще немного посидим, придется мне снова включать кондиционер. Если Жан-Клод прав, то сегодня мы с Натэниелом имели секс. Хотелось думать, что он все-таки не прав, потому что я относилась к Натэниелу как к ребенку, причем ребенку — жертве страстей взрослых. О таких детях заботятся, но не занимаются с ними сексом, даже если они этого хотят.
Грудь слегка побаливала от следа зубов. Мы так часто спали в одной постели, что странно было, когда его со мной не было. Но я все равно не видела в нем взрослого — горько, но правда.
— Жан-Клод был вполне уверен, что ardeurсегодня достаточно насытился, и до конца ночи нам не помешает, — сказала я.
Натэниел кивнул.
— Тебе не понадобиться кормить его, пока несколько часов не поспишь. Жан-Клод мне это слегка растолковал.
Это меня возмутило.
— Что? Он с тобой об этом говорил?
Он покачал головой:
— Анита, он беспокоится за тебя.
— Да уж!
— Ты действительно не собираешься спать сегодня в Цирке?
— Нет, — ответила я, скрестив руки на груди. Наверняка я выглядела столь же непреклонно, как была настроена.
— А когда ты завтра утром проснешься, что будет?
Очень тихо звучал его голос в жаркой и темной машине.
— Я не понимаю, к чему ты.
— Понимаешь.
Я вздохнула:
— Натэниел, я не хочу этого делать. Не хочу иметь в себе инкуба Жан-Клода. Я бы предпочла быть настоящей Нимир-Ра, чем кормиться от других.
— А если ты заполучила и то и другое? — спросил он еще тише.
Я пожала плечами, все так же скрестив руки, но сейчас это был не жест непреклонности, а скорее попытка обнять себя за плечи от неуверенности.
— Тогда не знаю.
— Я буду здесь, Анита, в твоем распоряжении.
— Где будешь? — глянула я на него.
— Завтра, здесь, когда ты проснешься.
— И что еще рассказал тебе Жан-Клод, пока я моталась, выясняя, что с Дамианом?
Натэниел не отвел глаза, не изменился в лице. Его этот разговор ни на йоту не смутил.
— Что не будет держать зла, если ты со мной по-настоящему будешь иметь секс.
Я всмотрелась в его лицо.
— А то, что было сегодня, ты сексом не считаешь? — спросила я наполовину утвердительно.
— Нет.
— Я тоже, но... — Хорошо, что темно, потому что я зарделась, но мне, черт побери, хотелось получить ответ на этот вопрос еще от кого-нибудь. — Я знаю, почему я не считаю это настоящим сексом, а ты почему?
Он улыбнулся и отвел глаза, опустил их.
— Когда в первый раз ты мне обработала спину, это было для меня ближе к настоящему сексу.
— Игра «доминант — подчиненный»?
— Да нет, — ответил он, не поднимая глаз. — Если бы действительно понадобился презерватив, это и был бы секс.
— Ты имеешь в виду сношение.
Он кивнул, все так же не глядя на меня.
— Вот и у меня такое же чувство. Но Жан-Клод сказал, что я занимаюсь самообманом.
Натэниел блеснул мимолетной улыбкой и опять уставился в никуда.
— А мне он сказал, что я очень американец, очень самцовый и очень молодой.
— Ты американец, мужского пола, двадцати лет, — сказала я. — Каким тебе еще быть?
Он посмотрел на меня и снова отвернулся. Явно он был не в своей тарелке.
— Что еще говорил Жан-Клод?
— Ты будешь сердиться.
— Выкладывай, Натэниел.
Он пожал плечами, и полоски его топа обнажили плечи почти целиком.
— Он надеется, что ты выберешь меня своим pomme de sang.Сказал, что говорил тебе об этом.
— Говорил.
— Можно мне расстегнуть ремень?
— Пожалуйста, не стесняйся.
Он отщелкнул ремень и повернулся ко мне лицом, подтянув одну ногу на сиденье, закинув косу на плечо.
— Жан-Клод сказал, что чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее становится ardeur,но если кормить его, как только он возникнет, то справиться с ним легче.
— Он говорил мне.
— Он боится, что ты попытаешься выяснить это завтра, без него. Он опасается, что ты будешь сопротивляться весь день и сдашься лишь тогда, когда будешь вынуждена.
— Интересная идея, — сказала я.
Натэниел покачал головой:
— Не упирайся, Анита, не борись. Мне страшно думать, чем это может кончиться.
— Так. Значит, завтра утром я должна перевернуться с боку на бок и рухнуть в твои объятия? — Мне не удалось сдержать язвительности, и у него на лице появилась обида, так что мне тут же захотелось извиниться: — Ничего личного, Натэниел. Дело не в тебе, а в необходимости делать то, что мне не нравится.
— Я знаю. — Он снова опустил голову, чтобы не смотреть мне в глаза. — Только обещай мне, что когда завтра утром тобой овладеет голод, ты обратишься ко мне — или к другому — сразу, и не будешь стараться быть такой... упорной.
— А какое слово ты хотел сказать?
Он улыбнулся:
— Упрямой.
Я не могла сдержать улыбку.
— Не уверена, что смогу сразу лечь на спину, как только на меня накатит, ardeur.Я просто не умею сдаваться быстро, Натэниел. Ты это понимаешь?
— Тебе надо доказать, что ты сильнее его.
— Нет, я просто должна быть той, кто я есть. А я такая, которая не уступает кому-нибудь или чему-нибудь.
— Это еще слабо сказано, — осклабился он.
— Ты надо мной смеешься?
— Чуть-чуть.
— Натэниел, ты видел, что я сделала с шеей Джейсона. Если я тебе что-нибудь сделаю? В смысле, по-настоящему плохое?
— Джейсон выздоровеет, Анита, и он не жаловался, когда Ашер его уносил. — Широко улыбаясь, Натэниел отвернулся, будто хотел сдержать смех.
— В чем дело?
Он мотнул головой:
— Ты разозлишься, а он этого не хотел бы.
— Что он сказал, Натэниел?
— Спроси его сама. Он всегда умел говорить тебе всякие мерзости, а ты их считала остроумными. Если скажу я, ты озвереешь.
— А если я тебе прикажу мне сказать?
Он секунду подумал и блеснул очередной улыбкой. Хорошей такой улыбкой, молодой, спокойной, настоящей. Когда я впервые увидела Натэниела, он забыл, как надо улыбаться.