Раскаленная на солнце палуба фрегата жгла ноги. Командир заметил это и сказал:
— Потерпите еще немного, все будет в порядке. — А когда Мартина и Рого приняли на борт, то крикнул вниз: — Спасибо, старшина!
Затем он повернулся к спасенным:
— Прошу вас. Для вас приготовлены каюты и свежее белье.
В голове Мюллера навязчивой каруселью вертелись три имени: Рого, Линда, Скотт. Он подумал: «Линда погибла, Скотт тоже. О чем же они с Рого говорили, когда спустились к бедняжке, нанизанной, словно бабочка на иглу, на тот жуткий стальной стержень? Только ли гордыня или дерзость побудили Скотта броситься навстречу собственной гибели, ибо он помыслил, что Господь решил разрушить все им достигнутое и он не сможет вывести горстку людей из темной бездны перевернувшегося „ковчега“? Или же этот полисмен сквозь зубы процедил слова, заставившие Скотта принять роковое решение — лучше умереть, чем остаться жить? Нет, во всем этом нет ровным счетом никакого смысла, как и в том, что Скотт проклял своего Бога, прежде чем свести счеты с жизнью». Было ясно, как день, что гладкое, бесстрастное лицо Рого и его пронизывающий, холодный взгляд не скажут больше ничего.
Рого вдруг впился в него теми самыми своими холодными глазами, о которых вспомнил Мюллер, и сквозь зубы процедил:
— Так, значит, вы ее отпустили.
Мюллер не ответил. Ему нечего было ответить, ибо так оно и было.
Но Рого еще не все сказал. Ровным голосом, лишенным всяких эмоций, он произнес:
— Я всегда знал, что ты гнида.
Мюллеру и на это нечего было возразить. Словно заканчивая чтение приговора, Рого подытожил:
— Для нее это даже к лучшему. Такие, как ты, отравляют вокруг себя все живое. — И резко отвернулся от него.
К командиру фрегата подошел судовой врач и сказал:
— Сэр, думаю, надо разместить их по каютам, накормить и дать им отдохнуть. У них у всех нервное потрясение.
Вдруг среди стоявших на палубе пронесся какой-то неясный ропот, и вскоре раздались возгласы:
— Тонет, тонет! Он погружается!
Все ринулись к поручням. Капитан, врач и семеро американцев остались на месте, пристально наблюдая, как в полумиле от них нос исполинского китообразного чудовища заскользил вниз и скрылся в сверкавших и переливавшихся под лучами солнца волнах.
Корма «Посейдона» со счетверенными винтами, похожими на гигантские вентиляторы, задралась высоко вверх. Казалось, что лайнер отойдет в небытие в подобающей таким ситуациям тишине, как вдруг на обоих кораблях взревели сирены и гудки, провожая былого властелина морей в последний путь.
Всего лишь на мгновение корма повисла в воздухе, а затем величественно и скорбно навсегда скрылась в пучине океана. На притихших волнах остались лишь масляные пятна да мелкий мусор.
Джеймс Мартин подумал: «Так, значит, не выкрутиться мне. Не выгорит на этот раз. Скорей всего, у фараона этого что-то на меня есть». Он сразу понял, что этот макака Рого не робкого десятка. И к тому же не чужд шантажа. Так слышал все-таки Мюллер или нет? Мартин твердо решил, что когда доберется домой, расскажет все, как было.
Роузен незаметно отделился от группы и сел, обхватив голову руками, рядом с укрытой брезентом фигурой, лежавшей на раскаленной палубе. Когда раздались крики и взвыли сирены, он посмотрел вслед погружавшемуся в пучину «Посейдону» и произнес:
— Мамочка, как бы мне было там хорошо. Вдвоем с тобой…
Джейн и Ричард Шелби стояли плечом к плечу, Сьюзен же чуть поодаль от них. Ричард мысленно возвращался к самому началу этого кошмарного круиза: «А стоило ли вообще идти за Скоттом? Может, он и в самом деле был ненормальный?» Ведь те, на носу корабля, сидели себе спокойно в обеденном зале и ждали, пока появится старший офицер и скажет им, что и как делать. Если бы он поступил так же, быть может, его сын был бы жив. Теперь они никогда уже не узнают, что случилось с мальчиком. Он подумал: «Как бы то ни было, Джейн простила меня», обнял ее за талию и привлек к себе.
Она изо всех сил надеялась и молила Всевышнего, что ее сын мертв, что плоть от плоти ее не испытывает мучений и страданий, а мирно вознесся на небеса, и что виденное ею ужасное зрелище было его прощанием с грешной землей. Джейн никого ни в чем не винила, кроме себя самой. И сейчас она безмолвно сказала последнее «прощай» не только своему сыну, но и самой себе; точнее, тому своему «я», что на краткий миг проявилось из мрачных глубин подсознания, но теперь, как хотелось верить, навеки сгинуло в морской пучине вместе с останками затонувшего корабля.
Сьюзен Шелби стояла, вцепившись в поручни, и не сдерживала катившихся по щекам слез. Не много ли она вынесла утрат за одну «увеселительную» поездку: ее младший брат, ее наивная юность, вдребезги разбитый образ на первый взгляд благополучной семьи и домашнего очага… Но была еще одна причина для горьких слез.
Распухшими, заплаканными глазами она напряженно следила за проплывавшей мимо шлюпкой с «Лондон Тауэра» со спасенными членами экипажа. Она высматривала среди них юное личико со светло-голубыми глазами и розовыми щечками, обрамленное льняными волосами. Но, увы, его там не было. Этот милый мальчик, едва ли старше ее, мимолетная встреча с которым навсегда перевернула и изменила ее жизнь, сгинул в пучине, как и многие другие. Наперекор всему она не могла и не хотела верить, что он погиб.
И тут бок о бок с охватившими все ее существо безысходностью и отчаянием родилась слабая искорка надежды, а затем страстное желание и даже мольба, что вдруг она беременна от него, что он не умер, а оставил в ней частицу себя, которой будет суждено прожить то, что не успел прожить он. И она свято верила, что если так назначено судьбой, рождение ребенка станет самым главным и самым радостным событием всей ее жизни.
Он будет похож на него, как две капли воды: с таким же правильно очерченным ртом, вздернутым носиком и розовыми щечками. Когда он чуть подрастет, она непременно отвезет его с собой в… как, он говорил, называется этот город? Галл, конечно же, в Галл! Он сказал, что родом из Галла и что у его отца с матерью там рыбная лавка. Совсем нетрудно будет разыскать родителей молодого моряка, погибшего на «Посейдоне». Они возьмут малыша на руки, а она скажет:
— Герберт не погиб, нет, совсем нет! Он жив, вот же он.
Представив эту картину, она сквозь слезы улыбнулась самой себе и прошептала: «Господи Всемогущий, да будет так, молю тебя».