Ей уже очень хотелось вернуться в Испанию, в Барселону, пойти там на свое предприятие, посмотреть, как идут работы, а то и вскарабкаться на строительные леса под удивленными взглядами каменщиков, считающих ее слегка чокнутой старушенцией.
Именно постоянная занятость позволяла ей все еще чувствовать себя живой и не думать ни о чем, кроме того, что происходит в данный момент. Она всю жизнь старалась не оставаться наедине с собой, хотя в свое время предпочла жить в одиночестве. Она так и не вышла замуж, и у нее не было детей – как не было у нее ни братьев, ни сестер, ни племянников, ни вообще каких-либо оставшихся в живых родственников. Ее бабушка – мать ее отца – умерла много лет назад. Бабушка была несгибаемой анархисткой, ей довелось пройти через франкистские застенки. А еще она была единственным человеком, который научил Мерседес реалистично воспринимать окружающий мир и чувствовать себя частицей своего народа. Она считала, что не следует злиться на других людей за то, что у них иные взгляды. «Фашисты – такие, как они есть, – говорила бабушка, – а потому мы не должны удивляться тому, что они делали». Тем самым бабушка старалась успокоить тогда еще молодую впечатлительную Мерседес, пытаясь внушить ей, что произошедшее в Испании и должно было произойти, потому что такова психология людей: в их душах рядом с добром находится место и злу.
Бабушка прожила на свете достаточно долго и смогла помочь Мерседес научиться воспринимать жизнь такой, какая она есть, и не закрывать ни на что глаза.
В Барселоне в это время дня Мерседес разговаривала бы с архитектором одного из своих проектов, они обсуждали бы дальнейшие планы, говорили бы о зданиях, которые еще предстояло построить.
Она обычно обедала у себя в кабинете одна, да и ужинала тоже одна, но уже дома, сидя перед телевизором.
Здесь, в Риме, ей нужно было подыскать какое-нибудь уютное местечко, где можно было бы передохнуть, а заодно и поесть: Мерседес уже проголодалась. Затем она пешком возвратится в отель, соберет чемоданы и на следующий день улетит домой утренним рейсом. Карло пообещал прийти вечером в отель, чтобы они могли на прощание поужинать вместе в каком-нибудь ресторане.
Чиприани позвонил из холла отеля в номер Мерседес. Она уже ждала его звонка. Когда она спустилась в холл, они крепко обнялись, дав волю охватившим их обоих чувствам.
– Ты уже поговорил с Гансом и Бруно?
– Да. Они позвонят мне, как только окажутся дома. У них все в порядке. Гансу очень повезло с Бертой. Она замечательная дочь.
– Твои дети – тоже замечательные.
– Да, это так, но у меня их трое, а у Ганса – одна Берта, а потому ему очень повезло, что Берта – именно такая, какая она есть. Она ухаживает за ним и балует его, как будто он маленький ребенок.
– Ас Бруно все в порядке? Он вызывает у меня беспокойство, потому что его, похоже, тяготит сложившаяся ситуация. Он как будто чего-то боится.
– Я тоже боюсь, Мерседес. Думаю, что и ты тоже. Мы хотя и собираемся сделать то, что просто необходимо сделать, это отнюдь не означает, что мы при этом не пострадаем.
– В этом-то и трагизм жизни человека: что бы он ни делал, ничто не остается безнаказанным. Такое уж проклятие наложил Бог на род человеческий, когда изгнал Адама и Еву из рая.
– Когда я звонил Бруно, то слышал, как Дебора выражала свое недовольство. Наш друг рассказал мне, что Дебора очень обеспокоена и даже просила его никогда больше с нами не встречаться. Они начали спорить, и Бруно ей сказал, что скорее расстанется с ней, чем с нами, и что никто и ничто не сможет его заставить порвать отношения со своими лучшими друзьями.
– Бедная Дебора! Я понимаю, как она страдает.
– Ты ей никогда не нравилась.
– А я вообще почти никогда никому не нравлюсь.
– По правде говоря, ты осознанно стремишься никому не нравиться, что является признаком внутренней неуверенности в себе. Но ты это и сама знаешь, так ведь?
– Со мной сейчас разговаривает врач или друг?
– С тобой разговаривает друг, который к тому же является врачом.
– Ты можешь вылечить тело, однако невозможно вылечить душу.
– Я это знаю, но ты, по крайней мере, должна бы попытаться сделать над собой усилие, чтобы начать видеть окружающий мир в несколько другом свете.
– Я пытаюсь. Как, по-твоему, мне удалось прожить все эти годы? Понимаешь, у меня ведь есть только вы. После того как умерла моя бабушка, только вы удерживаете меня в жизни. Вы и…
– Да, месть и ненависть – двигатели истории, в том числе и истории жизни конкретных людей. Несмотря на то что прошло уже так много лет, я все еще помню твою бабушку. Она была удивительной женщиной.
– Она не довольствовалась, как я, лишь тем, что ей удалось выжить, и во все совала свой нос. Она вышла из тюрьмы несломленной – так и осталась анархисткой. Бабушка организовывала тайные собрания, переходила французскую границу туда и обратно, чтобы доставить в Испанию антифранкистские листовки и брошюры, а заодно чтобы встретиться с опытными диссидентами. Я тебе расскажу об одном случае. В пятидесятые-семидесятые годы во всех кинотеатрах Испании перед тем, как начать крутить фильм, показывали киножурнал о достижениях Франко и его министров. Мы тогда жили в Матаро – это город неподалеку от Барселоны – и там был летний кинотеатр, в котором мы смотрели фильмы на открытом воздухе и при этом лузгали семечки. Как только на экране появился Франко, моя бабушка закашлялась, плюнула на пол и тихонько пробормотала: «Они считают, что победили нас, но они сильно ошибаются. До тех пор, пока мы способны думать, мы – свободные люди». Затем она высоко подняла голову и сказала: «Мне они – не указ». Я с ужасом посмотрела на нее, ожидая, что нас вот-вот заберут. Однако ничего не произошло.
– Когда мы приходили повидаться с тобой, она всегда принимала нас очень радушно и никогда ни о чем не спрашивала Мне запомнилось, что у нее были черные волосы и она связывала их в узел на затылке, а еще что у нее все лицо было в морщинках. В ней чувствовалось столько достоинства…
– Она знала, что мы обсуждали и о чем договорились, знала о нашей клятве. Она никогда меня не упрекала в том, что я в этом участвую, и лишь сказала мне, что сделать задуманное нужно с умом, не поддаваясь слепому гневу.
– Не знаю, получится ли это у нас.
– Мы попытаемся, Карло, попытаемся. Думаю, что мы приближаемся к развязке, и нам все-таки удастся добраться до Танненберга.
– А почему он вышел из тени после стольких лет? Я постоянно задаю себе этот вопрос, Мерседес, и не нахожу ответа.
– У подонков тоже есть чувства. Та женщина либо его дочь, либо внучка, либо племянница, либо еще какая-нибудь родственница. Исходя из того, что нам сообщил Марини, я склонна думать, что Танненберг отправил ее в Рим, чтобы она попросила там помощи в поиске глиняных табличек. О них эта девчонка говорила на конгрессе. Эти таблички, по всей видимости, очень для них важны, раз уж он отважился выйти из тени.