Но Штефан сейчас был отнюдь не в нормальном состоянии.
Он уже не мог оценить, ни сколько времени они шли по лесу, ни в каком направлении двигались.
Вид мертвого солдата очень сильно подействовал на Штефана, хотя сегодня это была уже не первая смерть и другие погибшие люди умерли прямо у него на глазах. Однако из всех полученных им сегодняшней ночью весьма неприятных уроков самый жуткий, пожалуй, заключался в том, что смерть смерти рознь. Барков погиб потому, что его смерть входила в планы определенных политических сил, и ему — справедливо это было или нет — пришлось расстаться с жизнью. Его солдаты погибали то ли по той же причине, то ли просто потому, что, к их несчастью, оказались в неподходящее время в неподходящем месте. Что же касается солдата, на труп которого они натолкнулись в лесу, то с ним все было как-то… по-другому. Смерть этого солдата представлялась гораздо более прозаичной, случайной и бессмысленной. Казалось бы, Штефан должен был воспринять смерть этого человека более спокойно, чем смерть Баркова, двух его охранников или того солдата, которого Висслер убил вскоре после их побега из дома. Однако эта ужасная находка почему-то шокировала Штефана в десятки раз сильнее, чем другие насильственные смерти, свидетелем которых он сегодня был. Их троица вдруг столкнулась с новым, непредсказуемым врагом, который не руководствовался ни логикой, ни какими-то понятными критериями, и именно в этом и заключалась ощутимая разница: если смерть Баркова возмутила Штефана, то смерть этого русского солдата в лесу вселила в него ужас. Неожиданно Штефан ощутил, что в нем просыпаются древние инстинкты. Пятнадцать тысяч лет человеческой цивилизации словно куда-то улетучились, и они втроем теперь были существами, которые для кого-то могли стать потенциальной добычей.
— Часа через два уже рассветет, — сказал Висслер, — и тогда нас отсюда заберут.
Штефан не потрудился даже взглянуть на Висслера — ни Ребекка, ни он не спрашивали Висслера об этом. Кроме того, Штефан был убежден, что им уже не суждено выбраться из этой долины живыми.
Прошло довольно много времени, прежде чем до Висслера дошло, что он вряд ли получит на свою реплику хоть какой-нибудь ответ. Тогда он шумно вздохнул и сказал уже более решительным тоном:
— До того как мы отсюда улетим, нам нужно кое-что обсудить.
Штефан наконец поднял глаза и посмотрел, но не на Висслера, а на Ребекку. Она сидела возле него, положив голову ему на плечо, и, похоже, спала. Ее вид вызвал у Штефана приступ нелепой зависти. Он сам не решался поддаться усталости и заснуть, особенно после того, как они натолкнулись в лесу на труп. Кроме того, он боялся, проснувшись, обнаружить, что это был вовсе не кошмарный сон.
Он ответил Висслеру, не глядя на него:
— А зачем? Или от наших ответов зависит, возьмете вы нас с собой или нет?
Хотя он и не смотрел сейчас на Висслера, но все же почувствовал, что больно задел его своими словами.
— Что с вами такое? — возмутился Висслер. — Вы что, боитесь признать, что я был прав?
— Прав?!
— Прав относительно того, что я говорил о Баркове.
Штефан засмеялся.
— Вы точно рехнулись! — воскликнул он. — Кроме того, я не желаю об этом разговаривать.
— Рано или поздно придется.
— Вряд ли, — враждебно возразил Штефан. — И прекратите домогаться моего сочувствия. Если вы ждете от меня отпущения грехов, то ждать придется очень долго.
Висслер напряженно вздохнул. Однако когда он снова заговорил, его голос звучал самоуверенно, даже беспечно:
— Вы, конечно же, попытаетесь предать огласке все, что здесь увидели.
— А вы попытаетесь мне в этом помешать.
— Не совсем так, — сказал Висслер. — Я не попытаюсь, я помешаю. Хотя, возможно, не я лично, а кто-то другой.
— Кто-то другой, — Штефан едва не расхохотался. Ему показалось, что из окружавшего их кошмара они вдруг переместились в третьесортный детективный роман. — Вы имеете в виду каких-то влиятельных людей, которые постараются сделать так, чтобы мне никто не поверил, и в случае необходимости немножко надавят на меня, если я не буду «благоразумным»?
Висслер остался невозмутимым.
— Штефан, я желаю вам только добра, — произнес он. — И вам, и вашей супруге.
— Да уж! — с горечью воскликнул Штефан. — Это мы уже заметили.
— Поверьте мне — и я тогда больше не буду возвращаться к данному вопросу, — заявил Висслер. — Если вы мне не верите, то не стоит эту тему обсуждать. Но я действительно считаю, что вы и ваша супруга и так уже настрадались. И вам не стоит накликать на себя новые неприятности.
— Неужели?
— Я буду с вами откровенен, Штефан, — сказал Висслер. — Люди, приславшие меня сюда, отнюдь не заинтересованы в предании этого дела огласке. И они не допустят, чтобы вы, Штефан, заговорили.
— А если я все же попытаюсь это сделать, то со мной что-то случится, — предположил Штефан.
Его не испугала подобная угроза: он уже предвидел ее.
— В худшем случае — да, — спокойно произнес Висслер. — Хотя вряд ли в этом будет необходимость. У вас нет никаких доказательств, абсолютно никаких: ни фотографий, ни магнитофонных записей, ни даже штампа в вашем паспорте, подтверждающего, что вы действительно были в этой стране. Однако появится множество доказательств того, что вы здесь не были.
— Вы и в самом деле думаете, что все это сможет меня сдержать? — спросил Штефан.
— Может, и не сдержит, — ответил Висслер. — Но если вы ввяжетесь в эту игру, то проиграете. Поверьте мне. Я в своей жизни уже не впервые сталкиваюсь с подобной ситуацией. Вы потеряете все: работу, средства к жизни, веру в справедливость.
— Я весь дрожу от страха, — насмешливо сказал Штефан.
Слова Висслера не произвели на Штефана никакого впечатления, хотя, пожалуй, совсем не по той причине, какую мог бы предположить американец. На Штефана уже не первый раз оказывалось давление, а потому он воспринимал данную угрозу вполне серьезно. К тому же он уже видел, на что способен Висслер. Но сейчас над Штефаном нависала еще одна угроза, которая была намного страшнее, чем все то, на что были способны Висслер и люди, на которых он работал.
— Вряд ли вы и в самом деле верите в такую чепуху, как свобода прессы, отсутствие цензуры, свобода распространения информации, правда, — начал Висслер.
— Ну вы-то в них точно не верите.
— Я же сказал: мне уже доводилось сталкиваться с подобными ситуациями и видеть, как работает механизм подавления, — пояснил Висслер. — Он хорошо работает, можете мне поверить. А если и произойдет сбой, то чего вам удастся добиться? Несколько крупных заголовков в газетах. Небольшая шумиха, похожая на поднятую ненароком пыль. Через пару недель эта пыль уляжется и ни один петух не захочет больше кукарекать про эту историю. А вы с вашей супругой можете при этом сильно пострадать. И мне вас будет искренне жаль.