— Но это отнюдь не означает, — продолжал Крон, — что вам теперь можно легкомысленно относиться к своим ранам. — Он достал из ящика стола пачку бланков рецептов и начал что-то писать на верхнем из них, разговаривая при этом со Штефаном. — С укусами диких животных шутить нельзя. Радуйтесь тому, что все закончилось благополучно. Вы вполне могли бы заразиться от них бешенством или еще чем-нибудь похуже.
— А бывают такие случаи? — спросил Штефан.
Крон кивнул:
— Конечно! Когда речь идет о том, чтобы осложнить жизнь мне и моим коллегам-врачам, изобретательность матери-природы не знает границ. — Он оторвал исписанный им бланк рецепта от пачки, поднялся со стула и протянул рецепт Штефану. — Думаю, вам теперь не нужно приходить ко мне каждый день. Вполне достаточно того, что вам будут ежедневно делать перевязку. А мы с вами увидимся в следующий понедельник.
Штефан взял рецепт, кивком поблагодарил врача и, как обычно, не успел даже попрощаться: Крон поспешными шагами вышел в соседнюю комнату, чтобы заняться следующим пациентом.
Штефан до сих пор толком не понял, нравится ему этот врач или нет. Крон, надо было признать, хорошо заботился о нем и к тому же обладал чувством юмора, однако он даже и не скрывал, что его пациенты, в сущности, были для него не более чем «медицинскими случаями». Впрочем, точно так же относились к своим пациентам и все остальные врачи, просто некоторые из них лучше умели притворяться.
Штефан встал, опустил штанину и осторожно надел рубашку. Его плечо сейчас болело еще сильнее, чем раньше, а потому он старался двигать им как можно меньше — ровно столько, сколько требовалось, чтобы одеться. Рана зажила уже достаточно для того, чтобы не вызывать боли при незначительных движениях, но ему вовсе не хотелось, потратив еще полгода на специальные восстанавливающие упражнения, в конечном счете быть способным поднимать левой рукой лишь бокал с пивом.
Выходя из кабинета, он столкнулся со следующим пациентом, нетерпеливо устремившимся из коридора в кабинет. Хотя Штефан не чувствовал себя виноватым, он пробормотал: «Извините», протиснулся мимо седовласого мужчины и, слегка прихрамывая, пошел по коридору.
За четверть часа, проведенные Штефаном во врачебном кабинете, приемная еще больше заполнилась людьми. Сейчас в очереди сидело уже десятка два пациентов, и возле стоявшего у входа кофейного автомата толпились люди. Штефан попытался обогнуть их по большой дуге, но все же столкнулся с молодым человеком, который как раз в этот момент попятился от автомата, держа в руках белый пластмассовый стаканчик с дымящимся горячим кофе и отхлебывая из него. И в этом столкновении был виноват не Штефан, однако он снова пробормотал: «Извините» — и хотел было удалиться, но в следующее мгновение молодой человек повернулся и так посмотрел на Штефана, что тот невольно задержался на секунду.
У этого парня было самое обыкновенное лицо, коротко подстриженные светлые волосы, на нем были куртка из дешевого кожзаменителя и потертые джинсы. Тем не менее в его взгляде чувствовалось нечто такое, что явно не соответствовало его внешнему виду, — решительность и клокочущий гнев, от которых Штефану стало явно не по себе. Ему на миг даже показалось, что он уже где-то видел эти глаза, хотя и был уверен: он еще никогда не встречал этого парня. Несмотря на это, выражение глаз незнакомца испугало Штефана чуть ли не до смерти.
Штефан отступил еще на полшага, снова извинился и мысленно пожелал, чтобы этот юноша не оказался из числа тех, для кого пустячный инцидент является вполне достаточным поводом затеять скандал или даже драку. Возможно, это опасение было совершенно необоснованным, но выражение, увиденное им в глазах парня, поневоле вынудило Штефана посчитать этого молодого человека ненормальным, одним из тех, кого Штефан боялся больше всего на свете — даже больше, чем зубастых волков и жаждущих мести русских наемников. Этих ненормальных в последние годы постепенно становилось все больше, словно с экранов шагали в реальную жизнь персонажи американских боевиков и фильмов ужасов, для которых насилие и террор были нормой жизни.
Впрочем, вспыхнувшие в глазах светловолосого парня искры тут же погасли. Он пожал плечами, изобразил явно неискреннюю улыбку и, снова отхлебнув из своего стаканчика, повернулся и отошел в сторону.
Штефан пошел своей дорогой. Произошедший только что инцидент длился не более двух-трех секунд, и никто из находившихся в коридоре людей этого даже и не заметил, однако у Штефана почему-то появилось чувство, что за ним наблюдают. И уже не в первый раз Штефан признался себе в том, что он, пожалуй, довольно трусливый человек.
Он вызвал лифт и поехал на четвертый этаж, где находилась палата Бекки. Было уже почти два часа. Сегодня он просидел в очереди дольше, чем обычно, и Ребекка, наверное, уже с нетерпением ждала его. Правда, она еще неделю назад сказала Штефану, что нет необходимости навещать ее каждый день и проводить у ее кровати почти пять часов. Она знала, что он ненавидит больницы и еще больше ненавидит навещать больных. Но Ребекка знала и то, что он все равно будет приходить к ней каждый день, даже если она пробудет в больнице еще многие месяцы и у них иссякнут темы для разговора, а вместе с ними — и терпение. Ребекка пострадала гораздо больше, чем Штефан. У нее были три очень болезненные раны от укусов — на плече, животе и бедре, и ей повезло гораздо меньше, чем ему. Одна из ее ран воспалилась, и Ребекка теперь больше страдала от побочного действия кортизона и других средств, которыми ее пичкали врачи, чем от самой раны.
Пока он находил в себе силы не поддаваться унынию, но было очевидно, что Ребекке придется провести в больнице еще как минимум две или три недели, а то и дольше.
Когда он вошел в палату, там никого не оказалось. Постель Ребекки была разобранной и помятой, но ее кресла-каталки в палате не было. Через раскрытую дверь ванной было видно, что и там никого нет. Штефан несколько секунд постоял в палате, чувствуя растерянность и беспомощность, а затем, испытывая все нарастающее беспокойство, направился в помещение для дежурных медсестер.
Возможно, исключительно ради соблюдения законов детективного жанра, там тоже никого не оказалось, и Штефану пришлось прождать целых пять минут, прежде чем появилась одна из медсестер.
— Где моя жена? — спросил Штефан, даже не поздоровавшись.
Его голос и, наверное, выражение лица были намного испуганнее и озабоченнее, чем он себе это представлял, а потому медсестра поспешно изобразила на лице ободряющую улыбку и, делая успокаивающие жесты руками, ответила:
— Не переживайте. С ней все в порядке. Она сейчас в детском отделении.
— В детском отделении?
— Мы и сами не очень-то этому рады, — заверила медсестра, — да и главврач рассердится, если узнает. Однако мы просто не смогли ее удержать.
— Что-то случилось с… девочкой? — спросил Штефан.
Медсестра пожала плечами:
— Не знаю. Полчаса назад пришел ваш шурин, и через несколько минут…
— Мой шурин? — Штефан сердито нахмурил лоб.