— Джонатан, — пролепетал Могенс.
Лицо Грейвса помрачнело еще больше.
— Что ж, — процедил он, — по крайней мере, ты еще помнишь мое имя. Вот только забыл, чье это жилище.
— Я нисколько не забыл, — возразил Могенс таким же сухим и самоуверенным, как ему показалось, тоном, однако на Грейвса это не произвело ни малейшего впечатления.
— В таком случае это более чем удивляет, — бросил в ответ Грейвс. — Или это одна из твоих дурных привычек — рыться в чужих вещах?
В первое мгновение Могенс не мог понять, о чем он вообще ведет речь. Потом растерянно уставился на открытую книгу в руках и следом на Грейвса.
— Но это всего лишь книга, — промямлил он.
— И тем не менее я терпеть не могу, когда кто-то роется в моих вещах, — ответил Грейвс. — И тем более в мое отсутствие.
Он молниеносно обошел стол, вырвал книгу из рук Могенса и поставил ее на место. Вернее, пытался поставить, потому что в гневе и раздражении никак не мог попасть и в конце концов швырнул книгу на стол и сверкнул на Могенса глазами.
— Что, черт подери, тебе вообще здесь надо? — прошипел он.
Могенс отшатнулся от пламени, полыхнувшего в его глазах. Он принимал в расчет, что Грейвс выразит неудовольствие при виде нежданного гостя в своем доме. Но то, что он увидел в его взоре, не было раздражением или даже гневом — это была бешеная ярость, и, более того, он вдруг почувствовал, что Грейвс едва сдерживает себя, чтобы не наброситься на него с кулаками и не вытрясти душу. Или того хуже.
— Я… я только хотел поговорить с тобой, Джонатан, — сконфуженно сказал Могенс. — И уверяю тебя, что…
— Засунь свои уверения, знаешь куда! — оборвал его Грейвс.
Ярость в его глазах на мгновение взвилась до кровожадного исступления, и Могенс, спотыкаясь, отпрянул еще на два шага.
Возможно, именно эта реакция образумила Грейвса. Еще секунду он сверлил Могенса исполненным ненависти взглядом, а затем убийственное бешенство сменилось такой же силы смущением. Он неловко переступил с ноги на ногу, протянул руку к Могенсу и поспешно опустил ее, когда тот снова вздрогнул и отступил еще на шаг, увеличив дистанцию между ними.
— Я… — Грейвс нервно провел тыльной стороной своей черной перчатки по губам. Ему пришлось пару раз сглотнуть, чтобы вообще быть в состоянии продолжать разговор. — Извини, Могенс. Я… я не знаю, что на меня нашло. Я вел себя как идиот. Прости.
— Ничего, — сказал Могенс. Он на самом деле не сердился на Грейвса. Для этого ему было слишком не по себе.
— Нет, чего, — лихорадочно возразил Грейвс. — Не знаю, что…
Он оборвал себя на полуслове, ограничился почти что растерянным кивком головы и резко отвернулся. Несколько секунд он потратил на то, чтобы взять со стола книгу и преувеличенно неторопливым расчетливым движением поставить ее на место.
— Мне жаль, — сказал он спокойнее, правда, не глядя в сторону Могенса. — Наверное, мы все здесь слишком перенервничали после вчерашней ночи. Ты принимаешь мои извинения?
— Разумеется. Да не так уж ты и неправ. Я не должен был заходить к тебе без спросу.
Грейвс все так же медленно повернулся к нему. Он полностью овладел собой.
— Это точно. Действительно, не должен был.
Он был снова прежним Джонатаном Грейвсом.
— А что ты здесь, собственно, делаешь? Собрался доконать меня, а, старина? — усмехнулся он. — Тебе нельзя вставать. По чести говоря, тебя надо бы отвезти в больницу или, по крайней мере, к хорошему врачу.
— И что же ты этого не сделал?
— Потому что у нас нет на это времени, — серьезно ответил Грейвс. — Сегодня последний день, Могенс. Осталось несколько часов до захода солнца. Ты, правда, должен воспользоваться этим временем, чтобы хоть немного восстановить силы.
Прошло несколько секунд, прежде чем Могенс вообще смог ухватить, о чем говорит Грейвс. И даже сам почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.
— Ты снова хочешь спуститься туда?!
— Разумеется. А ты что, нет?
Могенс мог только выпучить глаза и хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу.
— Разве ты не хочешь? — повторил Грейвс.
— Ко… конечно нет! — запинаясь, выдавил из себя Могенс. — Как… как тебе вообще пришло это в голову? Ты забыл, что там случилось прошлой ночью?
— Ни на секунду не забывал, — заверил его Грейвс с ухмылкой. — А вот ты, кажется, забыл. — Он резким жестом отсек всякие поползновения Могенса возразить. — Мы стоим вплотную к разгадке, Могенс. Осталось всего несколько часов, неужели ты не понимаешь? До величайшего научного открытия нашего столетия! Да что там, всех времен! А ты спрашиваешь, хочу ли я спуститься вниз? Ты не в себе, Могенс!
Могенс молчал. Грейвс снова входил в раж, а ему совсем не хотелось еще раз пережить то же, что несколько минут назад. И все-таки одна только мысль еще раз спуститься туда, вниз, бросала его в дрожь.
— Что вообще ты собираешься там найти? — спросил Могенс настолько спокойно, насколько был в состоянии.
Грейвс пристально посмотрел на него с наигранным недоумением.
— Ты спрашиваешь серьезно?
— Как никогда в жизни, Джонатан. — На этот раз это он обрезал Грейвса еще до того, как тот успел разойтись. — Я был там, внизу, и я видел, что там. Только до сих пор не уверен, что мы видели одно и то же.
Грейвс не отрывал от него неподвижного взгляда. Он молчал, но выражение его лица говорило само за себя. Могенс чувствовал, что он на правильном пути. Глубоко в его душе проснулось нечто, что было много хуже ненависти и презрения, привычно испытываемых Могенсом — а именно, все нарастающее возмущение. Грейвс его обманывал. Снова. А может быть, и с самого начала.
— Дело не в египетском храме, так ведь? — спросил он.
Грейвс упорно молчал, но это только усиливало подозрения Могенса.
— Тебя никогда и не интересовал этот пятитысячелетней давности храм, — продолжал он. — Ты ничего не хочешь доказать миру. Не знаю, зачем ты здесь, Грейвс, но научная сенсация тебя не волнует. Этим ты только морочишь голову несчастным глупцам, которые на тебя работают. О да… и мне, конечно. Что на самом деле ты ищешь?
Грейвс по-прежнему молча смотрел на него, но на какое-то мгновение с него слетела маска надменной самонадеянности, и в это самое мгновение — едва ли большее, чем то, в котором Могенс заглянул в бездну меж днем и ночью — ему показалось, что за этой маской он увидел истинного Джонатана Грейвса: человека с горящими глазами, застывшим лицом и окаменелой душой, одержимого, чья жизнь и поступки подчинены одной-единственной идее. Да, Грейвс был одержим. Только вот чем?
— Ты сумасшедший, — подвел черту Грейвс.
Его голос теперь звучал мягко и сочувствующе, и даже как-то оскорбленно.