Театр — это хобби… пока не потекла кровь…
Рена вырвалась из его объятий и вскочила на ноги.
— Не трогай меня! — закричала она с отвращением.
Чип поглядел на нее со старого, потертого дивана из зеленой кожи. По непонятной причине он улыбался, что было совсем неуместно.
Рена заметила эту улыбку.
— Как ты мог? — спросила она низким, дрожащим голосом.
Сжав кулаки, она встала напротив него, вполне владея собой и размышляя, ударить или нет.
В конце концов она отвернулась. Кулачки все еще были сжаты.
— Что я такого сделал? — спросил парень гнусаво. Он попытался произнести это равнодушно, но жалобная улыбка его выдавала.
Она не проронила ни слова. Все это просто не стоило ответа. Разжав кулаки, девушка взъерошила свои короткие белокурые волосы. К нему она не обернулась.
— Что я такого сделал? — повторил он. Вопрос второй раз прозвучал еще более неискренне. Он ударил по спинке дивана большим кулаком, покрытым веснушками.
Рена моментально повернулась и уставилась на него с такой ненавистью, какую он никогда раньше не видел на ее лице.
— Андреа — моя подруга, моя лучшая подруга! — Ее голос звучал очень холодно. — Неужели ты действительно думал, что имеешь право клеиться к ней за моей спиной?
На его лице было написано удивление, хотя и не очень убедительное.
— Что, она тебе об этом сама сказала?
— Да, это она мне сказала, — прошипела Рена.
Он побледнел, зеленые глаза сузились, а веснушчатый лоб нахмурился.
— Ну и что теперь? — пожал он плечами.
— Что — «ну и что»?! — Рена почувствовала, что теряет контроль над собой. — Как долго вы тусовались вместе? Как долго, я спрашиваю! — с яростью повторила она. А в это время она явно что-то искала, оглядываясь.
— Как ты можешь говорить мне — ну и что после… после прошлой недели? То, что мы говорили друг другу… То, что мы делали… И это все, чем для тебя была та ночь? Все?!
— Ну успокойся, малышка. Нам обоим надо успокоиться…
Отчаяние на лице девушки испугало его. Он понял, что на этот раз, кажется, зашел слишком далеко.
Наконец Рена нашла то, что искала. Нож — он все еще лежал на буфете, именно там, где она его оставила. Она схватила его и одним быстрым движением — чтобы не было даже времени подумать — всадила нож парню в грудь.
Он даже не успел вскрикнуть.
Он попытался схватиться за нож, но руки беспомощно опустились. Он упал замертво, ударившись головой об пол.
Не отрываясь, она смотрела на него несколько секунд.
— О, Господи! Что же я наделала? Что я наделала?! — закричала она в отчаянии.
— Стоп! Замри! Сохрани это чувство!
Рена услышала возглас Меритта Бакстера, доносившийся откуда-то с галерки маленького театра.
— Сохрани это чувство! Это было великолепно! — повторил он и добавил: — Очень хорошо, я впечатлен!
Бакс, как его все тут называли, вразвалочку подошел к сцене, держа пюпитр. Сердце Рены забилось сильнее. Ее лицо расплылось в широченной улыбке. Возможно, в это время она стала похожа на дурочку, но это ее не волновало. Она произвела на Бакса впечатление! Вот уж действительно комплимент. Да к тому же от режиссера Бродвея! И это первый комплимент, который она услышала от него с самого начала совместной работы.
Несколько развязных детей, сидевших в зале, зааплодировали. Рена поискала глазами Джулию. Она заметила подругу в третьем ряду. Та подняла руку, показав Рене большой палец.
— Я впечатлен, — повторил между тем Бакс, потянув себя за густую седую бороду. Его выразительный низкий голос эхом отразился от бетонных стен. — Это многообещающее начало. Несмотря на такой адский труд, вы, оказывается, можете выкладываться на все сто.
Теперь Рена почувствовала себя полной дуррой. Ее щеки пылали.
Комплимент был вовсе не комплиментом. «Как это похоже на Бакса», — подумала Рена.
В течение недели — с тех пор, как все это началось — режиссер умудрялся так хвалить актеров, что сначала ты был вне себя от радости, а потом ощущал себя полным идиотом.
Такую вот игру вел с ними режиссер. Жестокую игру, по мнению Рены. На первый взгляд он казался добродушным Санта-Клаусом — с огромным пузом, розовыми щечками и по-детски голубыми глазами, которые постоянно смеялись. Все дополняли спутанные седые волосы и борода. И все же он был непростым человеком. В его характере прослеживалась подлость. По крайней мере, шуточки его были низкими и пошлыми. Особенно когда они касались детей, когда те находились на сцене и были наиболее уязвимыми.
— Эй, помогите-ка мне!
Рена повернулась на звук голоса. Чип все еще лежал на полу со складным ножом в руке.
— Ты меня убила, но теперь ты должна помочь мне встать, — заявил парень.
Рена засмеялась. Чип был настоящим клоуном. Она схватила его большую руку и дернула. Он вскочил на ноги и стряхнул пыль с джинсов.
— Вау! У тебя такие ледяные руки! — удивился он.
— Я сильно нервничаю, — призналась Рена. — Я никогда до этого не выступала на сцене, если не считать каких-то третьесортных ролей. И, конечно, я не думала, что буду играть у известного бродвейского режиссера.
— Ты была великолепна, — сообщил Чип.
Рена пригладила волосы. Она так и не смогла избавиться от этой причины — поглаживать волосы, когда нервничала.
— Ты тоже был неплох. Мне понравилось, как ты упал. Было ощущение, что ты действительно убит, — призналась она.
— Да ладно тебе, — произнес Чип с неестественной скромностью. — На самом деле я научился падать замертво, наблюдая за своей собакой. — Он гавкнул несколько раз и скорчил гримасу, чем-то напоминая собаку.
«Он настоящий актер, — подумала Рена. — Ему все так просто дается. А мне тяжело. Что я вообще здесь делаю?»
Рена повернулась лицом к залу. Дети-зрители смеялись и болтали, обсуждая то представление, которое только что видели.
— Публика! Публика, могу я рассчитывать на ваше внимание? — громко произнес Бакс. — Вы вполне можете обсудить свои планы позже, после того, как погаснет свет. Надеюсь, я правильно понимаю: причина, которая заставила вас провести лето в театральном лагере Меритта Бакстера, — это все же интерес к театру, а не к противоположному полу?
Его слова вызвали новый взрыв смеха. Затем воцарилась тишина. Никто не хотел больше выводить Бакса из себя, как было в первый день.
Рена и Чип прошли к авансцене и сели, болтая ногами.