Ноги покойницы я осмотрел, уже догадываясь, что увижу. Так и есть, несколько витков нейлоновой веревки и синий мешок, набитый чем-то угловатым и явно тяжелым. Чем именно, я не стал выяснять. Равно как и не стал любопытствовать содержимым карманов. Наверняка люди (или один человек), потратившие столько сил на приведение женщины в вид, исключающий опознание, не оставили на трупе ничего, способного дать какую-то ведущую к ним нить…
Да и зачем мне такая нить? – риторически спросил я сам себя, когда поплыл дальше. Пора бы уж избавиться от рефлексов сыскаря, угодившего на место преступления. У тебя, дорогой друг, теперь другой статус. Прямо противоположный.
Однако я был несправедлив сам к себе. Отнюдь не одни лишь въевшиеся профессиональные привычки заставили потратить драгоценную минуту на осмотр покойницы – сейчас, когда на счету каждая секунда. Имелась в облике мертвой женщины некая деталь, сразу зацепившая мое внимание…
Анализировать ту деталь не место и не время. Дно круто повышается, моей подводной одиссее приходит конец. И покинуть водную стихию надо по возможности незаметно.
…Береговой откос здесь выложен бетонными плитами – старыми, потрескавшимися, с травой, растущей в стыках и трещинах. Именно поэтому на мне был надет лавкриновый костюм соответствующей расцветки, издалека незаметный на сером бетоне. Хотя никого, способного заметить мой выход на берег, и без того поблизости не виднелось – ни на берегах, ни на воде, ни в воздухе.
Зато в нескольких километрах от водохранилища царил изрядный ажиотаж. Поднимался к небу столб дыма, и стрекотали вертолетные двигатели, и доносился еле слышный отзвук сирен. Именно там рухнула «Пустельга» – прощай, верная небесная лошадка, послужила ты мне совсем недолго, но весьма эффективно. Уж извини, что так всё сложилось…
Громада «Хеопса» виднелась и отсюда – вернее, лишь верхняя часть гигантской пирамиды. Сверху – ни струйки дыма. Я не удивился, знал, что системы пожаротушения там самые современные. Всмотрелся, и показалось – а может, и не показалось, – что в небе у пирамиды промелькнула стайка крохотных силуэтов. Эйркиллеры шли на посадку, словно стайка шершней возвращалась в родное гнездо.
Вполне возможно, что в объективы видеокамер этих малюток (по крайней мере, трех или четырех) угодил мой прыжок с «блохи». Но чтобы просмотреть все записи, потребуется время, и какую-то фору я получу… Нет, наземная операция по плану «бредень» все равно будет проводиться, однако поначалу далеко не с тем тщанием – наверняка обгоревшее тело воздушного террориста уже обнаружили в кабине «Пустельги». Либо вот-вот обнаружат.
Тем не менее пора смываться… Осматриваясь, я совершил несколько странных телодвижений. Странных для человека, ибо именно так отряхивается выбравшаяся из воды собака. Во все стороны полетели брызги, частицы донного ила, прочего мусора, – и через несколько секунд мое сходство с чудом спасшимся утопленником начисто исчезло. Теперь я скорее напоминал вполне сухопутного человека, недавно угодившего под дождь средней силы. На правах рекламы: лавкрин – не дорогой, не намокающий, не пачкающийся и не мнущийся – просто находка для людей, предпочитающих купаться, не снимая одежды. Спрашивайте в ателье и магазинах!
Баллон, грузовой пояс и очки для подводного плавания остались на дне водохранилища, на берег я поднялся уже без них. Прочие криминальные предметы из моих карманов канули вместе с «Пустельгой» (за исключением трофейного парализатора – приберег на всякий случай, вдруг понадобится стереть кому-то воспоминания о моем выходе из воды).
Ну что же, теперь я чист и непорочен, как праведник, уверенно ступающий путем Будды…
Однако же – чтобы не огорчать ищущих улики, когда они здесь появятся – неподалеку, в небрежно замаскированном тайничке, лежал полный комплект аквалангиста. Причем выяснить происхождение акваланга не столь уж сложно, номера на баллонах в целости и сохранности. И цепочку последующих владельцев проследить тоже в принципе несложно, но достаточно хлопотно. Естественно, уводила та цепочка далеко в сторону от меня… Еще более естественно, что и ласты, и гидрокостюм были мне безбожно малы.
Теперь осталось лишь облить содержимое тайника водой из саморазрушающейся пластиковой бутылки – что я и сделал. (Вода в бутылке была не из-под крана, из водохранилища; на невнимании к подобным мелочам легко засыпаться не только дилетанту, но и профессионалу.)
Затем последовала получасовая прогулка по борщевиковым джунглям. Машина мирно стояла, где должна была стоять. Я перевел дух. Лишь этот момент операции – доставку транспорта в нужную точку – мне никак не удавалось проконтролировать лично, не засветившись перед Пастушенко… Подошел уверенным шагом – кому какое, дескать, дело до того, зачем водитель уединился в зеленых зарослях. Конституция, черт возьми, гарантирует право на личную жизнь!
Сканер, вмонтированный в водонепроницаемый смарт, мертво молчал: никаким вторжениям и, тем более, посторонним доработкам взятый напрокат «Форд-Дерринджер» не подвергался… Отлично.
Десять минут заняла смена имиджа – личностям в дешевых лавкриновых костюмчиках раскатывать на «Дерринджерах» не к лицу…
…Как выяснилось, «бредень» растянули достаточно оперативно. Автопилот «Форда» обиженно замяукал, сигнализируя о непреодолимом препятствии – впереди шоссе, ведущее от Царского Села к Киевской федеральной трассе, было забито автомобильной пробкой длиной километра два, не меньше. Другого я и не ожидал…
Вдоль бесконечной колонны машин неторопливо шел мент. Типичный мент. Можно даже сказать, архитипичный. Или того хуже: архетипичный. Когда благодарное человечество решит установить памятник – аллегорическую фигуру мента, – этот вот старший сержант может послужить натурщиком. Фигура вполне монументальная, лицо словно вытесано топором, багровая шея стиснута воротником, как гарротой…
Порой ведь бывает, что милицейскую форму и погоны надевают люди случайные, явно не предназначавшиеся Провидением на роль мента, и неуютно чувствующие себя на чужом месте. Этот же… Держу пари на что угодно: когда шествующий по Царскосельскому шоссе организм появился на свет – в провинциальном роддоме лет тридцать с гаком назад – именно в тот момент в какой-нибудь компании неожиданно повисло тяжелое молчание, и кто-то глубокомысленно изрек: «Мент родился!» А врачи и акушерки изумленно ахнули, глядя на сорочку, в которой родился младенец, – серую, форменную… И на дубинку-демократизатор, стиснутую в пухлой ручонке.
Впрочем, сейчас изрядно подросший и раздавшийся в плечах младенец сжимал в громадной лапище не дубинку – видеокамеру. И периодически совершал ею монотонные движения: наводил на номер очередной машины, затем на лицо сидящего за рулем. Понятно… Сигнал с камеры идет на импровизированный контрольно-пропускной пункт – первичная пробивка: не угнана ли тачка, не в розыске ли водитель. Запись наверняка сохранится – и позже всю эту галерею портретов просеют крупным ситом, а затем и мелким…
Что характерно, к некоторым машинам – особо навороченным – мент не приближался. И не тревожил их обитателей, не просил опустить густо тонированные стекла. Лишь фиксировал номера… Возможно, и мой «Дерринджер» показался бы этому Свистулькину достаточно крутым. Возможно, и меня спасла бы тонировка от бдительного ока видеокамеры. На беду боковые стекла были опущены, и водительское, и пассажирское, – остановившаяся машина быстро нагревалась на солнце, а я поленился разбираться, как в ней настраивается кондиционер… А сейчас демонстративно задраиваться под взглядом и объективом мента-папарацци нельзя, такие поступки хорошо запоминаются…