А еще – попробует разобраться, чем была в его жизни девушка Ада… И кем она всё-таки была…
Кравцов подышал на холодное стекло, немедленно запотевшее. Провел пальцем линию, затем другую, затем соединил их третьей…
Скрип двери, знакомые шаги Наташи. Он торопливо стер рукавом написанное.
Подходя, она мельком взглянула на экран, покачала головой, спросила участливо:
– Не работается? Так называемый писательский затык?
– Засиделся за клавиатурой… – обтекаемо ответил Кравцов. – Устал я от этого текста, никогда такого не было… А ведь еще не дошел до самого страшного и мерзкого. Порой просто подмывает вернуть аванс или сочинить взамен какую-нибудь сказочку про вампиров…
– Кравцов… У тебя четверо детей. И скоро будет пятеро. Так что оставь свободу творчества вольным художникам, одиноко живущим под крышами Латинского квартала…
Она улыбнулась, подчеркивая, что последние слова не более чем шутка. Он не ответил улыбкой. Неужели Ада-Лариса так и останется – если не между ними, то где-то рядом? Ему казалось: стоит перенести всё в компьютерные строчки, выплеснуть из себя – и воспоминания сгладятся, перестанут отзываться резкой болью… Пока не получалось.
Скрывая неловкость, он поцеловал жену, провел рукой по ее округлившемуся животу. Сказал преувеличенно бодрым тоном:
– Пойду прогуляюсь полчасика по улице, проветрю мозги… За ночь наверстаю отставание и спасу семью от голодной смерти на чердаке.
Когда в прихожей хлопнула входная дверь, Наталья Кравцова подошла к окну, подышала на стекло – на нем вновь проступили буквы. Всего три. Женское имя, обведенное пятиугольной рамкой…
Наташа долго всматривалась не то в надпись, не то в медленный танец снежинок за окном. Крохотные капельки влаги испарялись, женское имя становилось всё менее различимым и исчезло. Пятиугольник продержался чуть дольше…
Она вздохнула и решила вновь отложить серьезный разговор с мужем. Разговор о рисунках, которые все чаще рисует Сережка-старший – рисует и никому не показывает: ни родному брату, ни матери, ни сводным брату с сестрой.
Сегодняшний, по недосмотру залетевший за диван, она нашла случайно. Тетрадный лист в клеточку был весь, за исключением центральной части, густо усеян стилизованными запятыми. А в центре рисунка пять неровных линий образовывали изображенный в проекции пятиугольник. Взглянуть издалека – по заснеженному полю бредут еле заметные фигурки людей, бредут со всех сторон к начертанному на снегу пентагонону…
Не стоит показывать Леониду такие картинки. По крайней мере в ближайшее время… Она вынула из кармана сложенный вчетверо листок, посмотрела еще раз на маленьких паломников. И вдруг, повинуясь внезапному порыву, разорвала рисунок пополам.
В тот же миг ей почудился хрустальный звон – далекий, слабый, почти не слышный за треском рвущейся бумаги.
Наташа сложила половинки, разорвала еще раз, еще… Далекий звон не повторился. Обрывки высыпались в корзину для бумаг крохотным снегопадом. Лишь один клочок умудрился избежать общей участи – выписал сложно закрученную траекторию и приземлился за ножкой кресла. И затаился там, словно поджидая кого-то в засаде.