Они вышли.
Бандитский доктор навсегда остался в холодном подвале.
С тех пор они были рядом — все семь лет необъявленных войн.
Она учила его всему, что умела — а умела Багира в основном убивать и не дать убить себя. Он оказался способным учеником. И смешное, немного детское прозвище «Лягушонок» стало звучать для тех, кто знал Сашу Фирсова, вовсе не смешно.
С тех пор они были рядом — но не вместе.
И многочисленные авантюрно-исторические романы, и вполне серьезные историки утверждают, что дворцовые и иные перевороты лучше всего производить под покровом ночной тьмы.
Романы, понятное дело, воспевают романтическую таинственность: загадочных посланцев, закутанных в плащи до пят, и кинжалы, сверкающие под луной, и заговорщиков, бесшумными тенями врывающихся в монаршие покои, и вспоротые штыком, во избежание тревоги, барабаны…
Историки оперируют фактами и в качестве самого весомого приводят события семнадцатого года в городе трех революций. Отчего большевики опозорились при июльском своем выступлении и взяли блистательный реванш в октябре? Причина одна: питерское лето со знаменитыми белыми ночами. Короче: темнота друг заговорщика, — учат в один голос ученые и романисты.
Не совсем так.
Лучшее время для переворота в маленьких, затерянных в степи военных городках — шестой час вечера.
Оппоненты заговорщиков тоже ведь читали романы и научные исследования, поэтому ночью: а) усиливают наряды, посты, караулы; б) включают всевозможные системы сигнализации в местах, где днем они отключены; в) активно используют для подсветки ключевых объектов фонари, прожектора и т. д., сводя на нет преимущества ночной тьмы.
Кроме того, ночью личный состав по большей части спит в казарме — вскочить, одеться недолго, натренированы учебными тревогами, большей частью ночными… Опять же оружейная комната в двух шагах. А офицеры (кроме дежурных и гусарствующей молодежи) спят по домам и могут быть быстро оповещены по телефону или посыльными…
В шестом же часу вечера офицеры недавно отправились со службы по домам — и многие не дошли. Кто где, кто в магазин зашел, кто еще куда… А у дежурных наступает некая расслабленность, самая напряженная часть дежурства прошла — впереди ночь, когда можно и подремать. Если, конечно, дежуришь не на периметре и хочешь при этом проснуться…
С бойцами та же картина. У старослужащих (а они, что о дедовщине не думай, самые боеспособные солдаты) — личное время. И быть они могут где угодно, по тревоге не в один момент соберутся. У черпаков личное время бывает лишь в теории — но и они с теми или другими заданиями могут пребывать в самых отдаленных местах… Нет, что бы ни писали в романах, лучшее время для путча в военных городках — шестой час вечера.
«Орлята» назначили выступление на 17.30.
17.14. Крыша сорок пятого дома.
Он не волновался — старший сержант Шугарев по кличке Щука — словно всю свою двадцатилетнюю жизнь регулярно принимал участие в военных переворотах. На самом деле, конечно, этот стал для него первым — но кое в чем, порой весьма в серьезном, старший сержант успел поучаствовать на гражданке. В шахтерском поселке под Карагандой, откуда Шугарева призвали, и сейчас, наверное, парни вспоминали его имя с уважительным страхом (или будут вспоминать — неспособный к абстракциям Щука не разбирался в проблеме хроносдвигов).
Загремело железо пожарной лестницы — кто-то поднимался. Щука для порядка высунул голову над краем крыши, хотя именно сейчас ждал конкретного человека… Так и есть, лейтенант Старченко. Одолел восемь громыхающих под ногами пролетов, шагнул на крышу. Весь потный — не то упарился, не то бздит по-черному. Щука презрительно сплюнул под ноги, не сделав даже попытки встать и поприветствовать начальство. Глянул вопросительно.
— Все в порядке, — зачем-то шепотом сказал Старченко. — Начинаем в расчетное время.
«Бздит, мудила», — подумал Щука. Здесь, на сорок пятом, хоть вопи во всю мочь — никто снизу не расслышит, самый высокий домина в поселке…
На деле сорок пятый самым высоким зданием городка не был — имелись и другие пятиэтажки. А выше пяти этажей не строили — сейсмозона (исключением стала «двойка», возведенная по заимствованной у строителей калифорнийских небоскребов технологии). Но дом номер сорок пять стоял в самой высокой точке скалистого полуострова — установленная на его крыше пулеметная точка господствовала над всем городком.
Сейчас дежурство на этом посту велось уже для проформы — противник так ни разу в городок и не прорвался, а периметр и прибрежные воды Девятки не попадали в зону обстрела. Зато отлично простреливались все входы и выходы в Отдел.
— Кто такой? Не припоминаю… — кивнул лейтенант на фигуру, посапывающую в тенечке.
Щука ответил не то что панибратски — с явно выраженным превосходством:
— Черпак с шестнадцатой… Распоряжение комендатуры — на все боевые посты смешанные дежурства, с обоих частей, со среды началось… Я с утра его погонял малость — ну и задрых черпачина. Умаялся. Будить не стал специально… Ну что, приступим?
С этими словами старший сержант кивнул на черпака и чиркнул ногтем по своему горлу. Но это был не интернациональный жест, известный как предложение выпить.
…На обещания «орлята» не скупились. В случае победы Щуке пообещали офицерское звание, многокомнатную квартиру в двадцатом доме, лучшем на Девятке, и возможность накупить в степи столько девчонок, сколько пожелают физические потребности и позволят материальные возможности.
Потребностей у старшего сержанта за два года накопилось изрядно, а в возможностях составить приличный гаремчик он не сомневался. Если на дочек здешних больших людей не замахиваться — то легко. Многодетный небогатый степняк за пару десятков барашков дочку рад пристроить, совсем как в том кино, даже без финского холодильника. А барана, к примеру, на привозе можно взять за лимонадную двухлитровую пластиковую бутылку. За пустую бутылку…
Ради открывшихся перспектив Щука перерезал бы всех черпаков Девятки. И не только их.
Губы Старченко подергивались. «Сейчас сблюет», — брезгливо подумал Щука, нащупывая рукоять ножа.
— Н-н-нет, — выдавил наконец лейтенант. — Вдруг сигнал припоздает? А сюда кто поднимется? Операцию ведь сорвем… Ушли его куда-нибудь.
Секунду поразмыслив, Щука кивнул — с сожалением.
Хреновый был из Старченко заговорщик. Командиром в их паре только что, после жалкого лепета лейтенанта, окончательно и бесповоротно стал Щука. Можно рассуждать о смене руководства Девятки способом, не предусмотренным уставом. Можно логично убеждать себя и других, что Таманцев узурпатор, что раз вышестоящее начальство недоступно — то важные вопросы надо решать коллегиально. Можно даже успокоить себя тезисом, что всеобщее счастье стоит пролитой за него малой крови. Можно. Но если надо резануть по горлу спящего — а не можешь, то в путчисты лучше не идти, а заняться чем-нибудь спокойным. Капусту, к примеру, выращивать.