Мертвые не могут умереть. Мертвые могут перестать двигаться. Они переставали — но медленно и неохотно. Смятые, раздавленные, прошедшие мясорубку мелких острых зубов айдахара — глинолицые долго продолжали извиваться и дергаться — бесцельно, как извивается перерезанный лопатой червяк.
А громадная туша, похожая на взбесившуюся резиновую колонну, продолжала крушить все и всех — до кого и до чего могла дотянуться. Первые удары, почти бесцельные, — лишь бы не задеть Женьку — приобрели осмысленность и точность. Бетонной прочности голова — главное оружие айдахара — била точечными таранными выпадами — куда показывала Женька. Пасть и хвост Хаа почти не использовал.
Схватка повисла в состоянии неустойчивого равновесия. Эффект неожиданности кончился. Уцелевшие глинолицые умело использовали укрытия, таились за береговыми камнями. Атаки айдахара все реже достигали цели — кувалдой трудно выковырять забившегося в щель таракана. Женька сидела на корточках — голая, исцарапанная — за камнем, посередине между озером и врагами. К ней Хаа пока никого не подпускал. Но долго это тянуться не могло — в схватке назрел перелом.
Змей был весь в крови, шкура свисала лохмотьями — не прошли даром удары по острым скалам и засевшим среди них глинолицым. Хаа начал уставать. Движения его замедлялись. Воздух вспарывали стрелы — и мало кто из стрелявших промахивался.
Красивой победы не получалось. Надо было немедленно уходить, уходить с Хаа вплавь через озеро. Но Женька, увлекшись азартом схватки, этого не понимала…
Зато поняли другие, наблюдавшие за схваткой издалека и не глазами. Поняли и решили рискнуть. Использовать то, что никак не должны были использовать. Дать Женьке уйти они не могли…
Давно нацеленная на айдахара установка выстрелила относительно негромко. Звук походил на хлопок бутылки с шампанским — если представить бутылку с железнодорожную цистерну размером. Фокусировку глинолицые установили самую узкую — чтобы не зацепить Женьку. Удар разрезал айдахара пополам. Центральной части туши — трех метров шкуры, мышц и костей — просто не стало. Два ровнехоньких чистых среза выглядели, как пособие по анатомии. Боли Хаа не почувствовал, передняя половина тела продолжала начатый выпад — и рухнула на камни, потеряв опору.
Боль пришла к айдахару чуть позже. И — хлынула кровь. И — раздался дикий, разрывающий уши крик Женьки.
Небольшое кочевье. Три десятка кибиток окружают шатер старшины. Там, у шатра, все и собрались. В центре кучка людей. Десяток рук цепко держит вырывающегося человека. Это — Олег Звягинцев. Мелькают ножи, куски одежды падают на землю.
Небольшая, обернутая войлоком дубинка бьет по затылку — Олег обмякает. Ударивший наклоняется над ним — прислушивается к дыханию. Все в порядке, жив. Скоро очнется…
Обнаженное тело лежит на спине, ноги широко расставлены. Невысокий, седеющий кочевник наклоняется к Олегу. В руке нож — узенький, похожий на расплющенное шило. Степняк делает первый разрез — длинный, ровный, неглубокий — от пятки до пятки, через пах.
Все пошло кувырком — в самом прямом смысле слова.
Палуба стала крениться — все сильнее и сильнее. Компрессор, не переставая стучать, пополз к фальшборту. Водолаз упал, загремев латунным шлемом. Майор Румянцев вцепился в леер и смотрел за борт. Воды за бортом не было. Точнее, была,— но далеко внизу.
А потом катер рухнул бортом вниз. Крики людей. Потоки воды, рвущиеся в иллюминаторы и люки. Что-то с треском ломается. Что-то лопается с камертонно-чистым звуком. Палуба застывает вертикально, словно катер выбирает, килем вверх или вниз ему предпочтительнее плавать. Через мгновение суденышко встает на киль — осевшее, полузатопленное. Румянцев, не выпустивший леер, отплевывается от соленой воды. Компрессор исчез — вместе с водолазом. За бортом кто-то бултыхается и отчаянно материться. А за другим…
За другим. встала — рядом, можно коснуться рукой — закрывающая горизонт гора. Мокрая, бугрящаяся. Чуть дальше — сюрреалистичной водонапорной башней высится голова на огромной шее. Водяной Верблюд.
Секундная неподвижность монстра сменяется движением — быстрым, целенаправленным. Гора скользит мимо водолазного катера, совершенно к нему равнодушная. Еще через секунду суденышко бессильной щепкой вертится в мощной кильватерной струе.
На берегу взвывают сирены. Чуть позже — рявкают пушки береговой обороны.
Часовые на вышках услышали-таки шум схватки глинолицых с айдахаром — но не поняли, что происходит там, за холмом. Пронзительный вопль Женьки снял сомнения — тревожные кнопки были немедленно нажаты.
Прорыв недельной давности не прошел даром — группа быстрого реагирования теперь постоянно дежурила у КПП. Правда, в раскаленных машинах, несмотря на приказ, не выдерживали — с началом календарного лета столбики термометров дружно рванули к сорока. Но не расслаблялись, сидели тут же, в тенечке. С оружием, в брониках. Ждали.
И дождались.
— Па-а-а машинам! — рявкнул старлей Калюжный, выскочив из караулки. — На «партизанку», живо!
Неслись степью, широкой дугой обходя минное поле. Из городка, с побережья — вой сирен. Механик-водитель глянул на Калюжного вопросительно. Тот мотнул головой: жми, без нас разберутся, наше дело — периметр.
Механик жал. А там, в Девятке, творилось что-то серьезное. Кто-то пожаловал в гости — и встречали его по полной программе. Калюжный, высунувшись из люка, безошибочно определял по звуку: танковые пушки, КПВТ, бомбометы… Ага, вот и «шилки» вступили…
Когда передовой БТР выскочил на вершину прибрежного холма, стрельба поутихла. Работали лишь пушки западного сектора обороны. Через несколько секунд замолчали и они. Но бойцы группы этот факт проигнорировали. Все их внимание приковало то, что творилось на партизанском пляже.
Любая змея, даже крохотная, умирает долго — обезглавленное тельце часами извивается в степной пыли, а сердце продолжает биться и сутки спустя. Когда же в змее шестьдесят метров…
Агонизирующий Хаа прошелся по «партизанке» спятившим асфальтовым катком. Камни не спасли глинолицых — камни рушились и хоронили их под собой. Убившая айдахара установка валялась сплющенным куском металла. Рядом две искореженные кучи тряпья — наводчики-глинолицые. Кровь змея заливала все. Крохотные ручейки ее сползали по раскаленной скале в озеро. В белесой воде расцветали красно-бурые кляксы. Бешеная пляска гигантских обрубков прекратилась. Хаа был еще жив. И — умирал победителем. Врагов не осталось. Огромный плоский глаз (вместо второго — кровавая дыра) неподвижно смотрел на поле боя. Желтый глаз.
Страшным зрелищем стал пляж — но и на него группа быстрого реагирования не обратила внимания. Потому что у самого берега возвышалась громада Водяного Верблюда.
Всё — скалы и холмы, живые и мертвые, застывшие на вершине бронетранспортеры и даже перерубленная, подергивающаяся туша айдахара — все казалось по сравнению с ВВ мелким и внимания не заслуживающим. Громадная башня шеи Верблюда наклонялась. Движение было стремительным, но гигантские размеры замедляли его для глаза — точно так же, на вид медленно, рушатся огромные здания. Пасть чудовища почти коснулась берега и раскрылась. Двойной частокол клыков прикрывал черную пещеру глотки.