Батарейка садилась, фонарик теплился еле-еле.
Надо было делать то, что задумано. Помощи не будет, это ясно. Или — помощь опоздает. Что бы ни значили слабые взрывы снаружи, доносящиеся в каменную могилу, Багира понимала хорошо — для уцелевших ее уже нет. Списана в потери. Все правильно — ей самой приходилось так же вычеркивать боевых товарищей из списка живых — потому что иногда кому-то надо погибнуть, чтобы жили другие. Пасть в бою — дело житейское…
Но медленно умирать в мышеловке Багира не собиралась.
Она посмотрела на придавленную глыбой ногу. Капкан. А в капканах дохнут кролики. Пантеры уходят — пусть и на трех лапах…
Анестетик из шприц-тюбика погасил боль в раздробленных костях и разорванных мышцах — но не до конца. Сделанный из ремня жгут туго перетягивал ногу чуть ниже колена. Десантный нож не дрожал в руке. Багира сделала первый разрез — спокойно и уверенно.
Она все и всегда делала так.
Сирены береговой обороны рявкнули и замолчали.
А через некоторое время к берегу потянулись жители Девятки, взбудораженные странным и нелепым слухом: озеро исчезло! Новость, как слухам и положено, действительности соответствовала лишь отчасти. Озеро осталось, ушла вода — уровень ее упал метра на три-четыре. Урез воды отодвинулся теперь почти на километр от городского пляжа и от скалы, увенчанной айвенговской пулеметной башенкой. И только слева, у водозабора, где глубина начиналась круто, поверхность Балхаша отступила от берега всего на несколько метров.
Удивленный народ недолго ломал голову над причинами столь поразительного явления — в оставленных уходившей водой лужах, и лужицах, и просто в жидкой грязи копошилась рыба. Много рыбы. Золотые слитки огромных сазанов напоминали о подвалах Гохрана, топорщили иглы колючие балхашские окуни, усатые отшельники-сомы извивались, как отрубленные щупальца голливудских монстров. Что-то трепыхалось в жидком иле — мелкое, но желающее жить ничуть не меньше. Стайка тюленей, вовремя вспомнив о своих сухопутных предках, торопливо и неуклюже плюхала в сторону ушедшей воды. У чаек, обалдевших от такого изобилия, начиналось расходящееся косоглазие. В помощь им налетело из степи великое множество других птиц — от крохотных ржанок, выклевывающих из ила каких-то личинок, до громадины-беркута, медленно улетавшего в сторону со здоровенным поросенком-сазаном в лапах. Корсаки, по характеру весьма авантюрные зверушки, почти не стеснялись людей — залезали в грязь и бодро трусили обратно с добычей в зубах.
Жители Девятки после схода льда лишились возможности выходить в озеро — из-за айдахаров. И все последние месяцы удили мелочь с берега, да получали по талонам рыбу, которую глушили ребята из береговой обороны. Народ поспешил домой — за сачками, высокими сапогами и объемистой тарой.
Майор Румянцев хмурился. Произошедшее ломало всю отлаженную систему береговой обороны. Если Балхаш останется на нынешнем уровне и дальше — периметр, уходивший ранее в воду, необходимо удлинять с обоих концов. И — выносить вперед батареи, возводя там, впереди, в жидкой грязи некие подобия фортов. Работа та еще…
Вернулись по уши измазанные илом разведчики. На широких охотничьих лыжах они добрались до вновь образовавшейся кромки воды. Доложили: вода медленно, по сантиметру, но прибывает. У майора отлегло от сердца. Может, и не придется возиться. С причинами странного факта пусть пробует разобраться майор Кремер, а Румянцеву достаточно, если статус-кво восстановится. Даже если на это потребуется несколько дней — неважно. Невысохшее, топкое дно сейчас куда лучше служит целям обороны, чем колючка и бетонные стены.
Ни Румянцева, ни кого другого не встревожило странное поведение беркута. Подцепив изрядного сазана и тяжело полетев с рыбиной прочь, громадная птица выпустила вдруг добычу из лап, и вернулась, и долго кружилась над городком и над периметром, не обращая никакого внимания на кишевшую вкусной едой прибрежную полосу. Потом царь пернатых словно встряхнулся и стремительно улетел в степь, опять-таки напрочь позабыв о своих гастрономических планах.
…Три всадника, прятавшие под длинными плащами угловатые, нелюдские фигуры, увидели глазами птицы все, что хотели.
Камень — неровный, как будто обгрызенный, с кулак размером — каким-то немыслимым рикошетом залетел в расщелину и сильно ударил в плечо. Ладно не в голову — раскалившуюся на солнце сферу Лягушонок давно снял.
Он поднялся и подошел к завалу. За откинутой взрывом глыбой проход не показался. Камень, сплошной камень… Лягушонок облизал спекшиеся губы и стал расчищать то, что мог расчистить вручную. Нож сломался два часа назад, но боли в окровавленных руках с содранными ногтями не чувствовалось. Стоило поспешить, и Лягушонок спешил. Вытаскивал мелкие обломки и прикидывал, куда заложит очередной заряд. Небольшой заряд. Ювелирный.
Исчезновение воды из озера Лягушонок не заметил. Не до того было. Созвездия — яркие и совершенно незнакомые — отражались в ночном зеркале озера.
Впрочем, это было уже (еще?) не озеро, но громадный восточный залив громадного внутриконтинентального моря, занимавшего изрядную часть территории будущей Средней Азии и будущего Казахстана. Моря, которому миллионы лет спустя предстоит весьма усохнуть и распасться на Каспий, Арал, Балхаш и десятки меньших соленых степных озер…
Скал и степи на берегу не наблюдалось. Джунгли, влажные болотистые джунгли. Там кишела жизнь — зубастая, хищная, каждое мгновение поедающая кого-то — чтобы через секунду быть сожранной самой. В теплой воде залива происходило то же самое — одни рвали в куски и пожирали других. У вертикально поднимавшихся из воды боков Верблюда поверхность кипела — несколько хищников попробовали ВВ на зубок и всплыли кверху брюхами, оглушенные электроразрядами. Их собратья тут же приплыли на дармовое угощение. Время от времени кое-кто из трапезничающих вновь пытался откусить на десерт кусочек Верблюда — и тут же переходил из едящих в едомые… Внешние акустические системы транслировали внутрь звуковое сопровождение пиршества во всем его чавкающе-хрустяще-рычащем великолепии.
Некоторые обедающие выглядели уменьшенными копиями ВВ — и Гамаюну казалось, что они поглядывают на родственника-переростка с опасливым подозрением. Аппетита, впрочем, хозяевам юрских вод это не портило. А может, и не юрских, какая разница. Жрут и убивают во все эпохи точно так же. И не важно, что служит орудием: клыки с руку длиной, грубо выкованные кончары или автоматические винтовки с лазерными целеуказатеяями. Ну-ка, пусть попробует какой-нибудь здешний зубастик объявить себя нейтральным пацифистом… Не заживется. Мысли эти казались правильными, и было от них тошно.
Созерцанию и размышлениям подполковник предавался в кабине ручного управления, параллельно пытаясь ввести программу в то, что заменяло ВВ автоматизированную систему управления огнем — хотел добиться, чтобы Верблюд отвечал на пси-атаки не бессистемным шараханьем в иные времена, а вполне адекватными действиями. Пусть и ассимметричными… В результатах своих трудов Гамаюн отнюдь не был уверен. Одно дело знания, воспринятые непосредственно мозгом, а совсем другое — практические умения.