На эскимоса вид сигареты, закуренной Наилем, подействовал как хорошая оплеуха. Встрепенулся, подскочил, Алька дернулся за оружием – кто знает, что тут за табу имеются, может, за курение в неположенных местах расстрел на месте с конфискацией имущества…
Но нет, абориген всего лишь втолковывал жестами Наилю: дай и мне, всего одну – и оттопыривал для убедительности один палец. Видать, тоже заядлый курильщик, а тут по льдинам в магазин так запросто не сгоняешь…
Наиль слегка опешил от натиска, но поделился.
Местный парень оказался не просто курильщиком. Торчком. Наркошей. И занялся любимым делом не откладывая. Тщательно смел снег с крыла вездехода, вытряс из сигареты содержимое, затем вытянул кожаный мешочек из-под своей меховой куртки – через ворот вытянул, за шнурок, одежда была глухая, ни молний, ни пуговиц, ни прочих застежек…
Дисциплина тут аховая, Алька бы такому карабин в жизни не доверил… Его бы во взвод к сержанту Багирову, тот бы живо всю дурь выбил, и в прямом, и в переносном смысле…
Наиль наблюдал с сочувственным интересом, сначала лишь комментируя, а затем и сам присоединившись к действу:
– Эк тебя ломает, парень… Нет, чувак, твою пыльцу растабачить надо, а то не затянешься… Да ты не в теме, дай покажу… Вот так, а фильтр тут ни при делах, нафиг его… Ну вот… Держи штакетину, растаман узкоглазенький…
Ни на кого не обращая внимания, «узкоглазенький растаман» убрал кисет, уселся на снег и тут же раскурил свою «штакетину». Подействовала она почти мгновенно, да еще как подействовала – две глубокие затяжки, и эскимос повалился в снег.
– Вот это торкнула… – восхитился Наиль. – Быстро завис…
И тут же деловито забрал карабин у эскимоса, несколько раз передернул рукоять затвора, выщелкивая патроны в глубокий снег.
– Так-то оно лучше…
– Может, внутрь затащим? – предложил Алька. – Буран начинается, замерзнет.
– Его проблема. Ты видал, как этот чукча на нас зыркал, пушку свою тиская? Точно мочкануть хотел, укурок.
Алька решил сам затащить бедолагу-растамана в убежище. Хотел мочкануть, не хотел, – не выстрелил же… Приподнял жертву дурных пристрастий под мышки, но далеко не утащил…
В ледяной пещере, куда удалилось для переговоров начальство, грохнул выстрел. Совсем рядом… Стрелял не Командир, его «скорпион» работал почти бесшумно.
Алька отпустил растамана и бросился внутрь, на ходу выдергивая «дыродел». Но Хват опередил – огромная спина в косо скроенной и криво сшитой куртке перегородила узкий туннель, не обогнать. И что впереди – не увидеть. Бежал Хват стремительно, Алька старался не отставать, но все-таки отстал.
Еще выстрел. В узком проходе звучал он оглушительно. Хват сбился с ноги, пошатнулся… Снова двинулся вперед, но уже медленно, неуверенно… Тут же второй выстрел, третий…
Хват остановился и начал падать. Медленно-медленно, как рушащиеся дома в кинохронике, стал валиться назад.
Чон Илеску, известный в узких кругах под прозвищем Лобастик, заморачиваться не любил. Мир устроен просто, и кто это понимает, тот на коне. А кто не понимает – тот в дерьме, и там ему самое место.
По мнению Лобастика, люди искусственно усложнили себе жизнь, придумав массу лишних слов, за которыми ничего не стояло – лишь сочетания звуков или закорючек на бумаге. Если спросить какого-нибудь умника, что значит то или иное хитрое слово – он, умник, конечно, объяснит другими словами, но столь же фальшивыми, за которыми опять же не стоят никакие реальные сущности…
А мир прост. Есть враги. Есть оружие, которым их можно убить. Есть заказчики, которые за это неплохо платят. Есть всякие приятные и полезные штучки, которые можно купить на деньги, полученные от заказчика (или отобрать, используя все то же оружие). Есть нейтральные люди – не враги и не заказчики, а владельцы тех самых полезных штучек. Как с ними (и со штучками, и с их хозяевами) надлежит обходиться, см. выше. И есть он, Лобастик, – главный, основополагающий элемент мироздания и одновременно центральное связующее звено между пятью другими первичными элементами мира. Больше нет ничего. Хотя нет, имелась еще надмировая сущность, доброе и злое божество одновременно, способное не только покарать или вознаградить, но и уничтожить без остатка вселенную Лобастика. Божество носило имя Лада Занг, в миру Артистка.
Понятно, что с таким мировоззрением жилось Лобастику легко и просто. Он с легкой душой ходил на операции, убивал с чистой совестью и абсолютно не боялся погибнуть сам – нелепо предполагать, что может погибнуть краеугольный камень мироздания. Наверное, Чон Илеску по прозвищу Лобастик был солипсистом, хоть и не знал такого слова.
Селение альмеутов он уничтожал так же – с легкой душой и чистой совестью. С удовольствием, но без ненависти – работа есть работа, так уж устроен мир…
Ревел мотор снегохода, Кокс рулил, повинуясь коротким командам Лобастика, а тот стоял на кормовой площадке рядом с пулеметной турелью и работал. Очередь из «ревуна» по мелькнувшему силуэту, граната из подствольника в иглу, снова очередь – по убегающей собаке, снова граната…
Под пули подворачивались весьма немногие аборигены. А сопротивляться, стреляя по снегоходу, вздумали всего двое – оба ковыляют сейчас в свой край Вечной Охоты.
Дело в том, что жили узкоглазые, словно крысы или еще какие-нибудь грызуны, предпочитающие лишний раз не высовываться из нор. Ледяные хижины соединялись между собой сложной системой туннелей, выкопанных в снегу, – как объяснили понимающие люди Лобастику, иначе можно выйти в зимний буран в гости к соседям, всего-то за сотню метров – и капут, только весной в лучшем разе отыщут…
А еще подснежный лабиринт служил неплохим убежищем от резвящегося Лобастика. Он не расстраивался, задача поголовного истребления перед ним не стояла: дать урок, напугать как следует, чтобы не вздумали совать свои носы в разборки белых людей.
Оставался нетронутым последний, дальний ряд хижин. Да еще самая большая, стоявшая в центре селения, – туда, пожалуй, человек сто загнать можно, если потеснятся. Лобастик знал, что там находится местная как бы церковь, и специально оставлял ее на закуску. Вдруг узкоглазые язычники решат, что Лобастик не трогает их храм, потому что опасается местных идолов? И попрутся туда по своим норам в поисках убежища? Там-то он всех дурачков и накроет…
Буря приближалась, поземка все сильнее крутилась над развалинами хижин. Лобастик не обращал внимания. Ему-то какое дело, всегда успеет укрыться на острове или вернуться на подлодку… Пусть голова болит у тех, кто остается сейчас без домов.
– Левее, – сказал он в микрофон. – Еще левее… Вперед!
Лобастику почудилось на дальнем, уже отработанном конце деревни какое-то шевеление. Непорядок… Кто-то еще не понял, что лучше сидеть в норе и не высовываться, ну так сейчас поймет…
Непонятливых учеников не обнаружилось… Обман зрения… Ветер поднял снег, взвихрил, превратил в подобие размытого белого существа, движущегося над сугробами…