Навин ударил посохом о груду придорожных камней:
— В Вифлеем! В Вифлеем!
Какое-то время они шли берегом Геннисаретского озера. Но вскоре Эфириил прокричал, чтобы они остановились. Он показал на уступ в горе. Здесь стоял Иисус, когда произносил свою знаменитую Нагорную проповедь. Самое важное из своего учения он произнес именно здесь.
— А что это было? — с интересом спросила Элизабет.
Ангелок Умораил зашелестел крылышками, поднялся на полметра над землей и начал говорить:
— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле как на небе.
Здесь его прервал Эфириил:
— Он научил людей молиться. Но прежде всего он хотел научить людей любить друг друга. В то же время Иисус хотел показать, что перед Господом все люди несовершенны.
— Блаженны милостивые... — начал Умораил. — но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую... Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас... И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними...
— Спасибо, достаточно, — прервал его Эфириил. — мы видим, что ты знаешь все это наизусть. Но было бы непростительно, если б один из ангелов Господних не знал учения Христа.
Тут все три волхва хором кашлянули, они явно хотели что-то сказать. Каспар и Бальтасар кивнули Мельхиору, предоставив ему слово.
— Но совершенно недостаточно постоянно твердить наизусть эти жизненные правила. Гораздо важнее попытаться следовать им. И самое главное — это помогать людям в беде, тем, кто немощен и беден, или тем, кто вынужден покинуть свой дом. В этом главный смысл учения Христа и Рождества.
— В Вифлеем! — вновь взял дело в свои руки Навин. — В Вифлеем!
Они не успели еще как следует разогнаться, как Эфириил обернулся к Элизабет и сказал, что они пробегают как раз то место, где Иисус накормил тысячи людей несколькими рыбами и хлебами.
— Именно! — воскликнул Умораил. — Иисус хотел, чтобы люди делились тем немногим, что они имеют. И если бы только люди научились делиться друг с другом, то никогда не было бы голодных и бедных. И не было бы чрезмерно богатых. Гораздо лучше, когда нет ни голодных, ни бедных, чем когда лишь немногие невероятно богаты.
Дойдя до деревни Тивериады, они повернули в сторону от Ген-нисаретского озера и пошли по холмистым местам. Перед цветущей долиной, где росли фруктовые деревья и пальмы, они увидели город. Эфириил велел им остановиться.
Ангельские часы показывали, что прошло 107 лет со времени рождения Христа. Город называется Назарет. Именно здесь Иисус рос как сын плотника Иосифа. А еще раньше именно здесь один из ангелов Господних предстал перед Марией и поведал ей, что она носит во чреве дитя.
Он еще не успел закончить, как кто-то быстро опустился на землю, словно через дыру в небе. И в следующее мгновение еще один ангел предстал перед процессией пилигримов. В руке он держал трубу. Ангел протрубил е трубу и сказал:
— Меня зовут ангел Евангелиил, и я принес радостную весть.
Осталось совсем немного до рождения Иисуса.
Умораил принялся кружить и порхать в воздухе.
— Он — один из нас, и он пройдет вместе с нами последний участок пути до Вифлеема.
То, что произошло на глазах Элизабет, напомнило ей несколько слов из старой рождественской песни.
— Ангелы украдкой смотрят на нас с небес... — затянула она самым нежным голоском, на какой только была способна.
И три волхва захлопали в ладоши, потому что пела она хорошо. Тут Элизабет немножко смутилась. Ведь все вокруг смотрели на нее. Чтобы отвлечь их, она сказала:
— Теперь я вижу, что мы на самом деле приближаемся к Вифлеему, ведь вокруг меня столько ангелов сразу.
Навин слегка подхлестнул овец:
— В Вифлеем! В Вифлеем!
Оставалось всего лишь столетие до того, как они придут в град Давидов.
Папа сидел рядом с Иоакимом, устремив взгляд в пространство, пока сын читал написанное на тоненьком листочке.
— Ну вот, все становится на свои места, — сказал он.
Мама удивленно посмотрела на него.
— Ты имеешь в виду, что они уже достигли Святой земли?
Папа покачал головой.
— Квириний сказал вчера, когда они подходили к Дамаску: «Как хорошо вновь оказаться дома». Естественно, он сказал это потому, что римский наместник в Сирии, вероятно, когда-то жил в Дамаске. Но когда ты читал, мне показалось, что при этих словах я как будто услышал голос Иоанна: «Как хорошо вновь оказаться дома».
— Ты считаешь, что Иоанн, который сделал этот волшебный календарь, действительно родом из Дамаска? — спросила мама.
Папа кивнул.
— Обратите внимание, кем является этот Квириний в нашей удивительной истории? Ведь это он передал Элизабет рождественский календарь, на обратной стороне которого была изображена молодая светловолосая женщина. Таким образом Иоанн ввел себя в рассказываемую историю, себя самого и ту молодую даму, с которой познакомился в Риме. Он вставил ее в середину своего длинного повествования, ведь Квириний и рождественский календарь появляются только в двенадцатой и тринадцатой главах. Все время после своих высказываний Квириний говорил «дикси», что означает «я все сказал», и вновь я слышу в этом голос Иоанна. Историей, описанной в этом рождественском календаре, он как бы облегчил душу.
— Я принимаю твою версию, — сказала мама.
— Прочитанное сегодня проливает свет на очень многое, — продолжал папа.
— На что же? — спросили мама и Иоаким в один голос.
— Старый продавец цветов описывает много городов, деревень и селений на долгом пути в Вифлеем. Но сегодняшнее описание наиболее подробное. Он упоминал «прямую улицу, которая разделяет Дамаск на две части от западных до восточных ворот». Так может писать только тот, кто хорошо знает этот город.
— Скорее всего, ты прав, — подхватила мама. — Но не кажется ли тебе, что ему в самом деле доводилось слышать историю о стражниках, сметенных шествием ангелов?
Папа фыркнул.
— Чепуха! — Однако потом добавил: — Но нельзя ничего исключать. Если бы мы только могли найти его снова!
Иоаким в это время сидел и думал совсем о другом. Он посмотрел на тоненькую бумажку, которую только что прочитал, приложил палец к одной из фраз и произнес:
— Волхв сказал, что очень важно сделать что-то для тех, кто вынужден покинуть свой дом. Как вы думаете, что он имел в виду?
Папа повернул голову: