— О каких изменениях шла речь?
— Речь шла о тех же самых силах, которые действуют и поныне: о дожде и ветре, о таянии снегов, о землетрясениях и поднятии земной поверхности. Про такое обычно говорят: «капля камень точит» — именно своим непрестанным капаньем. Лайелл считал, что крохотные, постепенные изменения на протяжении долгого времени могут полностью изменять природу. К сожалению, эта теория не объясняла, почему сам Дарвин находил окаменелые останки морских животных высоко в Андах, однако он не упускал из виду мысль о крохотных, постепенных изменениях, которые, по прошествии достаточно долгого времени, могут приводить к грандиозным переменам.
— Он считал, что подобное объяснение применимо и к эволюции животных?
— Да, он задавал себе такой вопрос. Но, как я уже говорил, Дарвин был осторожным человеком. Он задавался каким-то вопросом гораздо раньше, чем осмеливался ответить на него. Иными словами, он опирался на тот же принцип, что и все истинные философы: важно поставить вопрос, а торопиться с ответом не стоит.
— Ясно.
— Решающим фактором в теории Лайелла был возраст Земли. Во времена Дарвина считалось общепризнанным, что с момента сотворения Земли Господом миновало около шести тысяч лет. Эту цифру получили, подсчитав все поколения от Адама и Евы до сегодняшнего дня.
— Какая наивность!
— Задним умом всякий крепок. Дарвин же пришел к выводу, что возраст Земли должен приближаться к тремстам миллионам лет. Ведь было очевидно, что и теория Лайелла о постепенном геологическом развитии, и собственно дарвиновская теория эволюции теряют всякий смысл, если не исходить из бесконечно долгого периода времени.
— И сколько же лет Земле?
— Сегодня ее возраст оценивается в 4,6 миллиарда лет.
— Ничего себе…
— Пока что мы с тобой занимались одним из доводов, которые приводил Дарвин в защиту тезиса о биологической эволюции: послойным залеганием ископаемых останков в горных породах. Другим доказательством стало географическое распределение видов живой природы. Здесь Дарвин привлек в качестве аргумента новый — богатейший — материал, собранный им во время исследовательской экспедиции. Он своими глазами убедился, что разные виды животных в одном регионе могут очень незначительно отличаться друг от друга. Интересные наблюдения он, в частности, сделал к западу от Эквадора, на Галапагосских островах.
— Расскажи!
— Поскольку речь идет о группе прилегающих друг к другу вулканических островов, больших различий в животном и растительном мире там не оказалось. Но Дарвина интересовали как раз небольшие различия. На всем архипелаге он сталкивался с огромными слоновыми черепахами [50] , которые, однако, на разных островах чуточку отличались друг от друга. Неужели Бог сотворил отдельную породу черепах для каждого острова?
— Вряд ли.
— Еще более важное значение имели наблюдения Дарвина над галапагосскими птицами. От острова к острову бросалась в глаза вариативность видов вьюрковых — в частности, по форме клюва. Дарвин доказал, что эти вариации тесно связаны с тем, чем питаются птицы на разных островах. Остроклювый земляной вьюрок питался семенами шишек, миниатюрный славковый вьюрок — насекомыми, а древесный вьюрок добывал насекомых из стволов и веток… У каждого из видов клюв был как нельзя лучше приспособлен для его способа питания. Не могли ли все эти вьюрковые произойти от одного и того же вида вьюрков? Не могли ли они на протяжении времени приспособиться к условиям обитания на разных островах и образовать новые виды?
— И Дарвин пришел к выводу, что могли?
— Да. Вероятно, именно на Галапагосских островах Дарвин и стал «дарвинистом». Он также обратил внимание на то, что по разнообразию видов животных небольшой архипелаг вполне мог соперничать с близлежащим материком, Южной Америкой. Неужели Бог в самом деле создал всех этих животных слегка отличными друг от друга? А может, это результат эволюции? Дарвин все больше сомневался в неизменности видов. Но у него по-прежнему не было убедительного объяснения того, как могло происходить гипотетическое развитие или приспособление к окружающей среде. Впрочем, существовал еще один аргумент в пользу родства всех животных на Земле.
— Какой?
— Развитие зародыша у млекопитающих. Если ты сравнишь эмбрион собаки, летучей мыши, кролика и человека на ранней стадии развития, они окажутся настолько похожими, что ты почти не заметишь разницы. Отличить человеческий эмбрион от зародыша кролика можно будет лишь гораздо позже. Не служит ли это показателем того, что все мы — дальние родственники?
— Но Дарвин все еще не нашел объяснения самому процессу эволюции?
— Он неотступно размышлял над теорией Лайелла по поводу крошечных изменений, которые на протяжении длительного времени приводят к весьма ощутимым последствиям, однако по-прежнему не находил им универсального объяснения. Дарвин был знаком с теорией французского зоолога Ламарка. Тот утверждал, что разные виды животных самостоятельно развивали необходимые им особенности и признаки. Жирафы, например, отрастили такую длинную шею, потому что из поколения в поколение тянулись к деревьям за листьями. Согласно Ламарку, свойства, которые отдельная особь вырабатывает у себя путем собственных усилий, наследуются ее потомками. Но это учение о наследуемости «приобретенных признаков» Дарвин отринул от себя просто-напросто потому, что у Ламарка не было доказательств для столь смелых выводов. Дарвина занимало другое соображение, которое, можно сказать, лежало на поверхности. Ведь механизм развития вида фактически был у него под носом.
— Ну ладно, не томи.
— Я хочу, чтоб ты сама догадалась, что это за механизм, а потому спрашиваю: если у тебя есть три коровы, но прокормить ты можешь только двух, что ты сделаешь в этом случае?
— Наверное, забью одну из них?
— Хорошо… И какую же ты забьешь корову?
— Конечно, ту, которая дает меньше всех молока.
— Ты уверена?
— Да, это было бы логично.
— Так и поступали люди на протяжении тысячелетий. Но не будем оставлять своим вниманием двух других коров. Предположим, ты хочешь, чтобы одна из них принесла теленка. Какую корову ты выберешь для этого?
— Естественно, ту, которая лучше доится. Тогда из телки тоже вырастет хорошая дойная корова.
— Значит, ты отдаешь предпочтение высокоудойным коровам перед остальными? Тогда вот тебе новое задание. Ты ходишь на охоту, и у тебя есть две легавые. Если тебе придется расстаться с одной из них, какую ты захочешь сохранить?