— Это отчасти верно. Было бы просто чудесно, если бы можно было раскрыть Библию (или, скажем, учебник философии) и прочитать, как нам следует жить.
— Ты ухватила главное. Но, когда человек осознает, что он существует и что со временем ему предстоит умереть, а смысл всего этого постичь невозможно, — тогда, говорит Сартр, возникает страх. Возможно, ты помнишь, что страх присутствовал и в Киркегоровом описании человека в экзистенциальной ситуации.
— Да.
— Сартр также говорит, что человек чувствует себя чужим в мире, не имеющем смысла. Описывая «отчуждение» человека, он одновременно развивает центральные идеи в учениях Гегеля и Маркса. Ощущение чуждости миру создает у человека чувство отчаяния, тоски, отвращения, а также абсурдности существования.
— До сих пор очень многие впадают в «депрессуху» или утверждают, что кругом сплошной «отврат».
— Да, Сартр ведь изображает городского жителя XX века. Возможно, ты припоминаешь, как гуманисты Ренессанса едва ли не с торжеством указывали на свободу и независимость человека. Сартр же видел в свободе человеческое проклятие. «Человек осужден быть свободным, — писал он. — Осужден, потому что не сам себя создал; и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает».
— Мы никого не просили сотворять нас свободными личностями.
— На этом настаивает и Сартр. Но мы уже стали свободными личностями и из-за своей свободы обречены всю жизнь делать выбор. Мы не можем ориентироваться на какие-то вечные ценности или нормы, поскольку таковых не существует. От этого наш выбор приобретает еще большее значение. Ведь мы несем полную ответственность за свои действия. Сартр подчеркивает, что человек не вправе снимать с себя ответственность за свои поступки. Вот почему мы не можем и отмахиваться от ответственности за собственный выбор объяснениями, что «должны» идти на работу или «обязаны» считаться с определенными ожиданиями общества в отношении нашего образа жизни. Человек, который таким образом вливается в анонимную массу, становится лишенным индивидуальности человеком толпы. Он (или она) бежит от самого себя в обыденную ложь существования. Но свобода налагает на нас обязательство сотворить из себя кого-то, иначе наше существование не будет «подлинным».
— Ясно.
— В неменьшей степени это касается и этического выбора. Мы не имеем права сваливать все на «человеческую натуру», на «слабохарактерность человека» и прочее. Пожилые мужчины иногда начинают вести себя по-свински и еще оправдываются ссылками на «ветхого Адама». Никакого «ветхого Адама» не существует, он всего лишь образ, за который мы хватаемся, чтобы снять с себя ответственность за собственные поступки.
— Нельзя все на свете сваливать на этого несчастного.
— Хотя Сартр утверждает, что в бытии нет изначального смысла, это не значит, что ему нравится такое положение. Он не из тех, кого мы называем «нигилистами».
— Кто такой нигилист?
— Тот, кто отрицает всякий смысл существования и считает все дозволенным. Согласно Сартру, жизнь обязана иметь смысл, для него это императив. Но смысл своей жизни должны создавать мы сами. Существовать — значит творить собственное бытие.
— Ты не мог бы раскрыть это?
— Сартр пытается доказать, что, пока сознание чего-то не почувствовало, его нет, поскольку сознание всегда представляет собой осознание чего-либо. И это «что-либо» поставляется как окружением, так и нами. Мы сами участвуем в определении своих чувств тем, что выбираем вещи, значимые для нас.
— Можешь привести пример?
— Два человека, находящиеся в одном и том же помещении, могут тем не менее по-разному воспринимать его, потому что при восприятии окружающего мы привносим в него собственный смысл (или собственные интересы). Беременной женщине, например, может казаться, что кругом множество беременных. Это не значит, что раньше их не было, просто беременность приобрела для нее теперь особую значимость. Больному могут везде видеться машины «скорой помощи»…
— Понятно.
— Итак, наше собственное бытие определяет и наше восприятие вещей в пространстве. Если для меня что-то неважно, я его просто не вижу. Кстати, пришла пора объяснить, почему я опоздал на свидание с тобой.
— Ты сказал, что сделал это нарочно…
— Позволь мне сначала спросить, что ты увидела, войдя в кафе.
— Прежде всего я увидела, что тебя тут нет.
— Тебе не кажется странным, что ты прежде всего заметила то, чего нет?
— Возможно, но ведь я пришла встретить тебя.
— Для Сартра такое посещение кафе — пример того, как мы «игнорируем», «превращаем в ничто» все, что не имеет для нас значения.
— Ты опоздал, только чтобы это продемонстрировать?
— Да, чтобы ты поняла сей важный тезис философии Сартра. Можешь посчитать это классным заданием.
— Тьфу ты!
— Если ты влюблена и ждешь звонка от предмета своей страсти, ты можешь весь вечер «слышать» только одно: он не звонит. Весь вечер твое сознание не регистрирует ничего, кроме этого. Если ты договорилась встретиться с ним в поезде, а на перроне полно людей, среди которых ты не находишь своего возлюбленного, — ты не видишь их. Они лишь мешают, они несущественны для тебя. Возможно, они даже кажутся тебе неприятными, отвратительными. Они занимают чудовищно много места. Ты замечаешь только, что его среди них нет.
— Ясно.
— Симона де Бовуар пыталась применить экзистенциализм к вопросу о роли мужчины и женщины. Сартр указывал, что человек не может опереться на некую постоянную «натуру». Мы сами создаем из себя тех людей, которыми являемся.
— Так…
— То же самое относится и к нашему восприятию полов. Симона де Бовуар утверждала, что не существует сугубо «женской» или сугубо «мужской» натуры. Наши понятия о них связаны с традицией. Например, бытовало представление, что мужчина обладает «трансцендентальной» натурой, то есть склонностью преступать границы, а потому ищет смысл жизни и свое предназначение за пределами дома. О женщине принято было говорить, что она обладает противоположной жизненной установкой. Женщина «имманентна», то есть стремится быть там, где она есть, а потому привязана к семье, природе и ближайшему окружению. Сегодня мы скорее скажем, что женщину больше, чем мужчину, интересуют «мягкие ценности», иными словами, область чувств и практической жизни.
— Неужели она утверждала такое?
— Да нет, ты меня плохо слушала. Симона де Бовуар утверждала обратное: что мужской или женской натуры не существует и что мужчинам и женщинам следует освободиться от подобных укоренившихся предрассудков, или идеалов.