— И чем я могу быть вам полезен?
— Тебе конец! — победно закричала Аннабель.
— Потише, дорогая. Хотите еще кофе, месье Морено?
— Да, спасибо.
Официант материализовался рядом с ней прямо из воздуха прежде, чем Шиб договорил. Бланш заказала два кофе и долила себе «Перье».
— Мы с Жан-Югом женаты пятнадцать лет. У нас было шестеро детей. Мы католики, — добавила она, словно оправдываясь.
Сколько же ей лет? Трудно распознать возраст этих богатых, тщательно ухоженных женщин. Во всяком случае, меньше сорока. Шиб плохо представлял женщину в окружении разнокалиберных детей, цепляющихся за ее юбку. Бланш порылась в сумочке от Негтёз, вытащила фотографию.
— Взгляните, — сказала она.
Семья Андрие в полном составе на фоне аккуратно подстриженных цветущих рододендронов.
— Вот Жан-Юг, — указала Бланш.
Отец семейства, высокий, стройный, со светлыми коротко подстриженными волосами платинового оттенка, с квадратным подбородком и пронзительным взглядом голубых глаз, был одет в спортивную куртку такой ослепительной белизны, что становилось больно глазам. На руках он держал девочку примерно двух лет.
— Энис, наша младшая, — объяснила Бланш. Вокруг отца стояли еще четверо детей, все— с волосами пшеничного цвета. Шиб узнал Аннабель, обхватившую отца за ногу и скорчившую гримасу в объектив.
— А это Шарль, старший, — продолжала Бланш, указывая на подростка с подстриженными бобриком волосами.
На нем была такая же спортивная белая куртка, как у отца, и внешне он являл собой его уменьшенную копию. Шарль был высоким, сильным, очень бледным, с тонкими яркими губами. У него был печальный вид.
— Луи-Мари. — Бланш указала на другого мальчика, более хрупкого, в синем блейзере, с волосами, зачесанными назад, и пренебрежительной усмешкой на лице. Он приставил два пальца, раздвинутые буквой V, к голове радостно улыбающейся девочки.
— А это она... — прошептала Бланш, чуть побледнев. — Наша Элизабет-Луиза... Элилу.
Шиб сделал вид, что совершенно поглощен изучением фотографии, чтобы позволить собеседнице взять себя в руки.
«Элизабет-Луиза». Малышка улыбалась во весь рот, так что были видны скобки на зубах. Ее длинные белокурые волосы развевались по ветру. Лицо пестрело веснушками. Просто рекламная фотография идеальной семьи...
— Боже мой, если бы мы только знали... — всхлипнула Бланш.
Немного успокоившись, она продолжила:
— Эта фотография сделана месяц назад. Семнадцатого марта. Вдень рождения Луи-Мари.
Пижон в синем блейзере... Шиб уже собирался вернуть снимок, но тут заметил, что Шарль держит в руках фотографию, повернув ее в сторону объектива: на ней был малыш в ползунках, светловолосый и кудрявый, весь в ямочках. Бланш перехватила взгляд Шиба.
— Леон, наш третий. Он утонул в бассейне, в полтора года. Это случилось в 1992-м, — спокойно объяснила она.
Шиб чуть не подавился и осторожно кашлянул, прежде чем спросить:
— Так чем я могу быть вам полезен? Бланш посмотрела на него в упор.
— Я хочу, чтобы Элилу осталась с нами, месье Морено. Я ни за что не допущу, чтобы она оказалась совсем одна под землей, как ее бедный брат.
Официант поставил перед ними два кофе и удалился.
— А что об этом думает ваш муж? — спросил Шиб, сделав глоток обжигающего напитка.
— Разумеется, Жан-Юг согласен. Я бы никогда не решилась на такой шаг, не спросив его позволения. Я не привыкла действовать за его спиной.
Шиб наблюдал за Бланш, пока она размешивала сахар в чашке.
На шее Бланш поблескивал маленький золотой крестик. Никаких других украшений, очень легкий макияж. Католичка из хорошей семьи — от кончиков волос до кончиков ногтей, не слишком длинных, с безупречным маникюром. Эта обманчивая простота раздражала. Хотелось наподдать по сумочке, «скромненькой», тыщи эдак за две евро!
Одна только мысль о том, чтобы работать над телом ребенка, отвращала. Он откажется.
— А где сейчас... Элилу? — спросил Шиб.
— В семейной часовне, — объяснила Бланш, — Она... она ушла от нас позавчера. Наш врач зарегистрировал смерть.
— Сейчас я вас всех сделаю! — зарычала Аннабель.
— Аннабель! Чтобы я никогда больше от тебя такого не слышала! Неделю будешь отлучена от телевизора!
Аннабель захныкала и принялась бить маленькими кулачками по креслу.
— Прошу вас извинить ее, она в шоке, как и все мы, — пробормотала Бланш, обращаясь к Шибу. Губы ее дрожали.
Прекрасные губы— полные, четко очерченные...
И тело девочки в часовне. Выкачать из него кровь. Удалить внутренние органы... Безупречная женщина так холодно выражает свою скорбь...
— Вам нужно получить разрешение... — начал Шиб.
— Мой муж этим занимается, — перебила его Бланш. — В нашей усадьбе есть семейное кладбище, — добавила она, не отрывая глаз от Аннабель, которая вскарабкалась на подлокотник кресла.
— Потребуется делать вскрытие, — тихо добавил Шиб.
— Это не имеет значения. Я хочу, чтобы наша малышка осталась с нами, чтобы я могла видеть ее личико, трогать ее ручки...
Холодное, одеревеневшее тельце девочки, которая уже никогда не вырастет и со временем станет похожа не столько на спящего ангелочка, сколько на старую сморщенную карлицу...
— Я должен буду применить некоторые химические вещества... — продолжал Шиб очень тихо, пока Аннабель гонялась за залетевшим на террасу голубем.
Казалось, Бланш с трудом сдерживает приступ дурноты. Но она справилась и в конце концов согласно кивнула.
— Используйте все что угодно, лишь бы она выглядела как можно более... живой.
На слове «живой» женщина слегка запнулась. Шиб молча кивнул, потом сказал:
— И все-таки я бы посоветовал вам еще немного подумать. Хотя бы до вечера. Потом позвоните мне.
— Я пришла сюда не затем, чтобы просить у вас совета, месье Морено, — отчеканила Бланш, — Я прошу вас выполнить работу, за которую вам очень щедро платят, — если мои сведения верны.
Как она смеет разговаривать с ним в таком тоне? Да пусть везет свою девчонку в крематорий! Шиб поднялся, уже собираясь сказать: «Я вам не слуга», но вместо этого вежливо произнес:
— Я не уверен, что соглашусь на вашу просьбу. Бланш подняла на него большие серые глаза,
Шиб различал ее зрачки в глубине радужной оболочки, видел, как едва заметно дрожат губы, как бьется маленькая жилка на виске.
— Прошу вас, — тихо произнесла она. — Пожалуйста.
Шиб вздохнул, глядя на цветущие лавровые деревья, ярко освещенные солнцем.