Голос звучал странно – доносился сквозь отверстие, прогрызенное в залеплявшей рот ленте.
Навстречу неожиданно поднялась фигура в темном ночном камуфляже – грязном, обгорелом, забрызганном кровью. Ткань на бедре липко-черная, чуть выше – туго затянутый жгут… Лицо на этом фоне выглядело неожиданно чистым. И оказалось женским. Женщина?! Человек развернулся, попытался бежать. Она догнала, сильно хромая, лицо исказилось от боли. Мелькнул нож. Человек зажмурился.
Веревки упали на серовато-зеленый мох. Деточкин с наслаждением разминал кисти. Содрал ленту со рта. Незнакомка спросила:
– Где тут была медчасть? – Голос звучал хрипло и грубо, но – не опасно.
– В-в-вон там… – показал Деточкин. – П-пойдем, покажу… Может, что уцелело… А то как же ведь…
Идти оказалось не близко, и под конец пути ему пришлось поддерживать Надежду, чуть не тащить на себе.
Они шли. Солнце поднималось все выше. Белесое небо быстро наливалось синевой. Утро наступало погожее…
Осень – лучшее время в сибирской тайге. Она, матушка-кормилица, не просто тогда щедра ко всякому, никого без подарка не отпустит, но и красотой напоит душу на год вперед. И, может, важнее это, чем все грибы-ягоды, и орешки, и шкурки…
Вслух такого братья Полосухины никогда бы не сказали – даже друг другу. Но про себя порой что-то такое чувствовали…
…Промысловый охотничий сезон начинался в тех краях в октябре – как раз звери вылиняют, как говорили местные – выкунеют, да и снежок уже покроет землю, а заодно и капканы. Но охотники – те, кто поопытней да поосновательней – выезжали на свои участки еще в сентябре, по чериотропу. Дел хватало: и избушку-зимовье в порядок привести – мало ли кто летом наведывался, народ сейчас по тайге самый разный шатается, к былому уважению лесных обычаев не приученный. И самоловы деревянные тоже заранее подготовить надо – плашки, кул емки, пасти; немудреная вроде снасть, дедовская, однако работает и в третьем тысячелетии… И дров подзагото-вить, и путик охотничий наметить, и лося неплохо бы завалить, заготовить солонины, – зимой, когда план делаешь, на стороннюю охоту времени почти не остается.
В общем, охотники основательные сезон начинали загодя, а братья Полосухины были как раз из таких.
…Шли они пешком, по изрядно заросшей, но вполне еще различимой лесной тропе. Дважды делали недолгие привалы.
Вроде всего полтора десятка километров от большака, да годы уже не те – Матвею летом стукнуло шестьдесят два, а Федор был на шесть лет старше.
Когда братья, после пятилетнего перерыва, вновь решили заключить договора с охотхозяйством, их отговаривали именно по причине возраста и здоровья: смотрите, мол, прихватит зимой по-серьезному – в поликлинику не пойдешь, скорую не вызовешь… Матвей отвечал, что лучше он так вот загнется – в тайге, на свежем воздухе – чем будет жить на больничной койке, с уткой и капельницей. Федор отмалчивался, хотя идея принадлежала ему. По весне схоронил он жену, с которой прожил сорок лет душа в душу, и все не находил себе места и дела. И подговорил брата на эту авантюру.
Но участок взяли поближе к большаку – действительно, мало ли что. Участок был, честно говоря, небогатый – близко к людным местам, зверь подраспуган. И штатные охотники хозяйства жили на тамошнем зимовья даже не каждый сезон… Прошли времена, когда соболя можно было тут взять за зиму шкурок десять, двенадцать на человека, а на белках да колонках не больно-то разбогатеешь… Ну да ладно, все прибавка к пенсии.
Матвей поглядывал на брата – вроде тот опять стал уставать, шагает медленнее – потом остановился, сказал решительно:
– Давай-ка перекурим. Тело, оно полегоньку должно вспоминать, как по тайге-то ходят…
Федор не возражал.
Как и на двух предыдущих остановках, Матвей вытащил толстую газету – двухнедельной давности, помятую, надорванную… В тайгу книжек с собой не берут как-то, а вот газетная бумага всегда пригодится. Заодно и развлечение какое-никакое…
– Смотри-ка, в Питере опять барыгу завалили. Причем из «Тигра», надо же… – сообщил Матвей, перевернув очередную страницу.
Федор, мрачный и задумчивый, обычно не реагировал на то, что вычитывал в газете и сообщал ему брат. Но тут откликнулся:
– Из него одних барыг и отстреливать, ни на что другое не годен… Да и барыгу, думаю, из дробовика жаканом брать и то сподручнее…
Федор недолюбливал охотничий карабин «Тигр» – действительно, для ходовой таежной охоты тяжелый и громоздкий.
– Не, жаканом не взяли бы, – заспорил Матвей на полном серьезе, обрадовавшись, что хоть так вывел брата из прострации. – Вишь ты, его прямо в «мерсюке» пристрелили, через крышу. Срикошетил бы жакан, или расплющился. А барыга-то, слышь, не из гадов был, полезное дело делал, лекарства производил…
Но Федор уже замолчал, утеряв интерес к оудьбе питерского барыги.
(Братья Полосухины не узнали – заметка была достаточно короткая – что «мерседес» бизнесмена и предпринимателя г-на Савельева, в свое время выжившего в двух покушениях, был бронированным. Но создатели подобных машин ставят главную защиту с боков – от пуль и осколков, и снизу – от мин и фугасов. Сверху сплошной брони нет, под бомбежки машины бизнесменов попадают редко. Под крышей савельевской машины шли две мощные стальные балки, на случай опрокидывания. Неведомый стрелок, похоже, знал все эти конструктивные особенности – и стрелял сверху, под очень острым углом, с крыши соседнего дома. Четыре пули легли кучно, прошли мимо балки – и все угодили в г-на Савельева. Умер он мгновенно. Результаты контрольного отстрела из брошенного на месте «Тигра» имелись в Федеральной пулегильзотеке, но следствию помогли мало. Карабин оказался приобретен легально, шесть лет назад в Петрозаводске. Куплен за пять миллионов шестьсот пятьдесят тысяч тогдашних неденоминированных рублей охотником, имевшим все необходимые разрешительные бумаги. Но убийцей этот охотник быть не мог, ибо недавно скоропостижно скончался. Родственники – жившие отдельно – карабин, подлежащий обязательной продаже, в квартире покойного якобы не обнаружили… Версий у следствия и дотошных журналистов хватало, как хватало и врагов у Савельева… Но предположение о том, что смерть бизнесмена связана с отморозком по прозвищу Штырь, решившим позабавиться с псевдо-монашками из «Обители Ольги-спасительницы», в голову никому не пришло.)
…Показалось зимовье – избушка в два оконца, одно на восток, другое на запад (вроде бы и мелочь, но керосин по утрам и вечерам такое расположение окон экономит здорово).
– Ну вот, Федя, и дошли, теперь… – Матвей осекся.
Дверь в избушку была распахнута. Настежь. Ни один таежник так не сделает, уходя, припрет снаружи колом – знает, сколько вокруг четвероногих и пернатых любителей поживиться припасами – непременно, по стародавнему обычаю, оставляемыми на зимовье.
На зимовье побывали чужаки. Ушли? Или…