— Это защитит руку, но только на время, — произнесла она, — как давно вы делали прививку от столбняка?
— Два года назад, двадцатого февраля.
— Как педантично.
— А все благодаря пятнадцатидюймовому шраму у меня на спине. Всякий раз, как вы получаете какою-нибудь серьезную рану, это событие навсегда остается в вашей памяти, и все прилегающие к нему моменты тоже.
Минуту спустя они уже вновь нагоняли ушедший вперед катер. Хуан подметил, что берег справа от них сплошь усеян мелкой галькой, а значит, негде несчастному беглецу будет найти укрытие. И Хуан твердо решил покончить со всем этим делом раз и навсегда. Наступало самое подходящее время.
— Возьмете управление на себя? — спросил он, на время опуская крылья и винт под воду.
— Да, о чем речь.
— Когда я подам сигнал, дайте полный газ. Затем будьте готовы повернуть. Направление я покажу. Только внимательно следите.
Теперь он даже и не сомневался, что Слоун прекрасно справится с управлением. Закинув винтовку за спину, он взобрался на нос лодки. Впереди, ярдах в пяти от него, несся катер. Хуан на секунду замер, выбирая более устойчивую позу, а затем прицелился меж подпорок крыльев и пустил три пробных очереди. Когда пули со свистом обрушились на капот двигательного отсека, бандит резко дернул лодку вправо в надежде найти спасение в прибрежном илистом мелководье. Хуан поднял руку, указывая влево. Слоун незамедлительно последовала указанию. Повернула она не совсем плавно, однако, как ни крути, управление морским судном было у нее в крови.
Как только Хуан смог вновь взять катер в цель, он тут же пальнул еще три очереди, а затем и еще. Бандит попытался увернуться от выстрелов, однако Хуан предвидел каждое его движение, пуская новые и новые очереди катеру вслед.
Клубы белого дыма, что начали вырываться из-под капота двигательного отсека, тут же обратились в черное облако. Катер мог в любую минуту взорваться, и Хуан уже готовил предупредительный сигнал для подачи его Слоун, чтобы она увела лодку на безопасное расстояние.
Хуан и бандит встретились глазами, когда тот неожиданно обернулся. В слабом свечении от приборной панели катера Хуан рассмотрел его черты и смог разобрать дерзость в его взгляде. Даже не страх, не отчаяние, а некий вызов, которым горели его глаза. Лишь одна секунда, но Хуан даже на расстоянии ясно почувствовал ту ненависть и ярость, что исходили от противника, словно жар от полыхающего костра.
Тот резко крутанул рулевое колесо. А Хуан поднял руку, приказывая Слоун замедлить ход. Продолжать погоню дальше не было смысла. Катер направлялся прямиком к берегу. С самого начала Хуан хотел взять в плен хотя бы одного из бандитов, но в ходе погони шансы Хуана утекали, словно песок сквозь пальцы. Кабрильо пальнул еще несколько раз, уже не целясь, поскольку из-за облаков дыма все равно видно ничего не было. Это была отчаянная попытка не позволить беглецу попасть на берег.
На последнем издыхании двигатель катера выдал полную мощь. До берега оставалось еще около двадцати футов. Вдруг двигатель резко взвизгнул, бандит не успел отреагировать, катер повело в сторону, и он, столкнувшись с берегом на скорости более тридцати узлов, взлетел, словно стрела, высоко паря в ночном воздухе, и с грохотом упал на берег, воткнувшись носом в холодный песок. Вокруг разлетелись внутренности катера, мотор вырвало из двигательного отсека еще при первом столкновении, осколки стекловолокна щедрой россыпью поблескивали в тусклом свете луны. Мгновение спустя взорвался бак с горючим. Огонь быстро понесся по бензинному следу, что тянулся от самой кромки воды прямо до того места, где упала лодка. Охватив собою двигатель, огонь превратился в настоящий, все раздувающийся огненный шар, поглощая останки катера и его многострадального рулевого.
Слоун хватило присутствия духа, чтобы вовремя снизить скорость и пустить лодку ровнее, пока Хуан перебирался обратно на палубу. Он еще раз удостоверился, что винтовка его на предохранителе, и положил ее на приборную панель. Вновь взяв управление на себя, он поднял крылья и винт и, подогнав лодку как можно ближе к берегу, бросил якорь.
— Он же сам убил себя, не так ли?
Кабрильо не мог отвести глаз от пылающего огнем катера.
— Да.
— Но почему он так поступил?
Хуан взглянул на Слоун, обдумывая возможные ответы на ее вопрос. Все сводилось к одному.
— Он догадался, что мы не от местных властей, поэтому предпочел умереть, нежели попасть в плен и подвергнуться допросу. То есть мы имеем дело с какими-то фанатиками.
— Как камикадзе?
— Вряд ли. Здесь что-то совсем другое.
— Но что?
Хуан молчал, ответ на этот вопрос ему, как и Слоун, не был известен. Переступив через перила, он тихонько опустился в воду и поплыл к берегу. Хуан практически уже доплыл до него, как услышал, что позади Слоун тоже спрыгнула в воду. Он подождал ее около буйков, и затем вместе они вышли на берег, остановившись у тела мертвого бандита. Не было смысла обыскивать ни его, ни катер, поскольку тот превратился в груду покореженного, расплавленного металла.
Тело же было ужасающе изуродовано вследствие сильного удара о берег, где оно под собственной силой инерции прокатилось по песку еще несколько миль. Его конечности распластались на песке под такими невообразимыми углами, что не под силу изобразить даже самому искусному циркачу. Кабрильо на всякий случай проверил его пульс, прежде чем сунуть пистолет в кобуру. Ничего не найдя в задних карманах, Хуан перевернул тело человека, ужасаясь, насколько мягким, медузообразным оно стало, словно в полете лишилось всех своих костей. Лицо превратилось в сплошное месиво, и что-либо разобрать на нем было невозможно.
Слоун затаила дыхание.
— Простите, — проговорил Хуан, — думаю, вам лучше отойти на пару шагов.
— Нет, нет. Дело не в этом. Я знаю этого человека. Это южноафриканский пилот, которого мы с Тони нанимали. Его имя Петер де Уит. Черт, о чем я только думала? Он знал, что мы собирались проверить координаты, полученные нами от Папы Генрика. И про гигантских змей ему тоже было известно, я же ему проговорилась. Это именно он послал вчера за нами тот катер, а сегодня сделал все возможное, чтобы Папа Генрик замолчал навеки.
Неожиданное неприятное прозрение сломило Слоун. Она походила на душевнобольную и непрестанно говорила сама с собой.
— Если бы я не сунулась сюда со своими поисками «Бродяги», Папа Генрик был бы сейчас жив, — она подняла полные слез глаза на Хуана. — А Лука? Наш проводник. Могу поклясться, они уже прикончили его. О Господи, а Тони?
Интуитивно Хуан почувствовал, что ей не нужны ни его объятия, ни утешения. Они так и стояли, объятые мраком ночи, пока догорали останки катера. Слоун плакала.
— Они ведь были совсем невинны, — всхлипывала она. — А сейчас все они мертвы. Я во всем виновата.
Сколько раз Хуан чувствовал себя так же, как сейчас она. Сколько раз брал на себя ответственность за поступки других людей только потому, что был в них вовлечен. Как Слоун могла винить себя в смерти Папы Генрика? Ведь это все равно, что обвинять жену, пославшую мужа в магазин с каким-либо поручением, а того неожиданно убили в перестрелке местные бандиты. Как можно обвинять себя в этом? Конечно, нельзя, говорят нам логика, разум, здравый смысл. Но здесь ведь совсем другое: это сердце, разрывающееся на части, и это жизни — самое ценное в этом мире.