Он нажал на «паузу». Переходя от кадра к кадру с интервалом в полсекунды, он отыскал момент, когда обе синхронно подскакивающие груди очутились в наивысшей точке своей вертикальной траектории. Потом увеличил изображение. Запись была плохого качества, освещение слабое, и все же Траффорду показалось, что он различает у основания грудей Сандры Ди два маленьких шрама – верное доказательство того, что туда вставлены имплантаты. Может быть, Сандра Ди все-таки согласилась на операцию? Может быть, это один из ее секретов? Если так, подумал Траффорд, то это жалкий секрет; по своей подрывной мощи он не идет ни в какое сравнение с отказом калечить собственное тело в угоду Храму. Но потом его осенила внезапная догадка, и он уменьшил картинку так, чтобы в кадр вернулась талия Сандры Ди.

Чего-то здесь не хватало. На животе у Сандры Ди не было шрама! Только что он наблюдал, как ей удаляют аппендикс, но у этой Сандры Ди, столь увлеченно занимающейся сексом, никогда не было аппендицита. Траффорд уменьшил картинку еще сильнее, чтобы взглянуть на лицо женщины. Но не увидел: оно мелькало в поле зрения, но мотающиеся перед ним волосы мешали рассмотреть его как следует. Траффорд снова принялся изучать те записи, которые уже просмотрел. Все они были низкого качества, с темным нечетким изображением, и везде лицо главной героини частично закрывали волосы – исключение составляли только те ролики, на которых девушка была снята со спины. Но теперь, когда его внимание обострилось, Траффорд понял, что на всех записях сняты разные девушки. У них были даже разные татуировки. Более того, Траффорд почти не сомневался, что среди них нет настоящей Сандры Ди. Он перезагрузил ролик с потерей невинности. Там тоже оказалась не она: молоденькая девица, которая визжала от боли, вознося хвалу Богу-и-Любви, имела примерно такие же черты лица, как и у Сандры Ди (насколько ему удалось их рассмотреть), и такую же светлую кожу, как у нее, но определенно не была Сандрой Ди. Что касается детских видео, то при их выборе Сандра Ди почти не старалась найти своих двойников, и малютки, которые разворачивали пакеты с подарками и делали книксен, получив яблоко, не так уж сильно походили друг на дружку.

Это было невероятно, чудесно. Девушка, которую он едва замечал в офисе (теперь-то ему стало ясно, что это тоже часть ее гениальной стратегии), не публиковала о себе ничего, кроме лжи. По крайней мере, она сумела утаить всю правду о себе до последней капли – и это особенно восхищало Траффорда. Вместо того чтобы разместить в интернете свои ролики, она поступила так же, как и со своим блогом: попросту украла у других несколько свидетельств их самоупоения, постаравшись избежать слишком явных физических различий между ними и собой, и тем ограничилась.

Траффорду было совершенно ясно, что эта удивительная девушка пришла к тому же выводу, что и Кассий. Она тоже решила, что смелость – лучшая защита. Она понимала, что никто ею не интересуется. Все вокруг интересовались только собой – в конце концов, именно зацикленность на себе считалась верхом благочестия. Если бы кому-нибудь – например, ее исповеднику – вздумалось прогуглить или протюбить ее, он с первого взгляда убедился бы в том, что она выполняет все, чего ждет от нее общество, хотя ее видеозаписи и грешат неважным качеством.

Когда Траффорд закрыл веб-страницы, посвященные Сандре Ди (а на самом деле переполненные незнакомками, за которыми она спряталась), он был твердо уверен в одном: ему еще никогда не доводилось встречать такую потрясающую женщину. Конечно, он ничего не скажет – во всяком случае, ей. Она спрятала свою жизнь за семью замками, и он не имел права их взламывать. Да и не хотел, потому что это разрушило бы все очарование.

Он сохранит ее секрет в секрете.

И это будет его секрет.

Траффорд напечатал в окне поисковика слово «роды» и нажал «поиск». Секунда – и компьютер предложил ему миллионы ссылок. Он добавил «девочка», и количество ссылок уменьшилось вдвое. Тогда он выбрал страницу с порядковым номером десять тысяч и принялся щелкать на строчки. Через три попытки он нашел то, что искал: напрягшееся, искаженное мукой лицо роженицы, похожей на Чанторию. Траффорд скачал ролик и скопировал его на свою собственную персональную страницу. Он назвал новый файл «Привет, Мармеладка Кейтлин! Добро пожаловать в наш мир! Родильное видео Траффорда и Чантории Сьюэлл».

14

Когда Чантория вернулась из фитнес-центра, он рассказал ей о своем поступке. Торопясь выложить все начистоту, он рискнул и обеззвучил их квартиру в сети задолго до наступления сумерек, то есть гораздо раньше, чем было принято.

Он ждал, что она перепугается до полусмерти, и его ожидания оправдались.

– Ты поместил на наш блог чужое родильное видео? Взял его у абсолютно незнакомых людей? Но зачем?

– Затем, что не хотел показывать наше всем подряд.

– Но такие вещи нельзя прятать, Траффорд! Из-за тебя мы попадем в беду. Нас могут даже об винить в жестоком обращении с ребенком и забрать Кейтлин!

– При чем тут жестокое обращение?

– При том. Кейтлин заслуживает уважения не меньше, чем остальные дети. Ее должны любить, ею должны восхищаться. А ты отнимаешь у нее это право!

– Все равно никто не стал бы его смотреть.

– Боже, ну почему надо быть таким психом! – взвыла Чантория. – Немедленно загрузи настоящее видео. Сейчас же!

– Вряд ли это хорошая идея, – ответил Траффорд. – Одно дело подсунуть чужую пленку и совсем другое – сразу ее заменить. Это как вернуться на место преступления. Именно из-за таких оплошностей и хватают преступников.

– Значит, все будут смотреть на нашего ребенка, а он вовсе не наш! И на чужую розочку, между прочим, тоже. Я не хочу, чтобы люди смотрели на розочку какой-то другой женщины и думали, что она моя. Это противоестественно!

– Я же тебе говорил, смотреть все равно никто не станет. Разве ты не понимаешь? В этом вся соль. Мы можем зарядить туда любую запись с любым ребенком – это ровным счетом ни на что не повлияет, потому что ее никто не увидит. Исповедник Бейли проверит, что она есть, просто ради порядка, но после этого она больше никого не заинтересует. Кому мы нужны? Да никому. У кого может возникнуть желание посмотреть, как ты рожала Кейтлин, кроме тебя и меня? Ни у кого. Мы сами никто. Разве это не прекрасно? Неужели это не помогает тебе чувствовать себя чуточку более свободной? Более раскрепощенной?

Чанторию явно не порадовала оценка, данная Траффордом их социальному положению.

– Никто? – сказала она, и в голосе ее вдруг послышался уже не гнев, а печаль.

– Ну да!

– Ну уж нет! Никто не может считать, что он никто. Каждый человек – особенный.

– Раз так, значит, в том, чтобы быть особенным, нет ничего особенного.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь! Я знаю только, что ты затеял какую-то дурацкую, бессмысленную игру, а с отцом Бейли дурацкие игры не проходят. Скрытность – это извращение, Траффорд, а ты сам знаешь, что инквизиция делает с извращенцами.