Окна спален выходили на улицу: два эркера — в их спальне и в спальне Джорджа.
Окно Джорджа. Окно, через которое они вместе, отец и сын, часто наблюдали за луной и звездами, прежде чем почитать сказку на ночь. Сейчас Джордж спал в этой комнате, в своей кроватке, в которую он перебрался незадолго до того, как Кингсли пришлось покинуть дом. Окно было открыто.
Теперь им управлял какой-то животный инстинкт. Он просто должен был увидеть своего сына. Кингсли ухватился за одну из толстых водосточных труб, что спускались вниз от желоба на крыше, и полез вверх. Ребра сильно болели, но Кингсли не обращал на это внимания, и через несколько секунд он уже висел, словно паук, за окном спальни своего сына. Окно было чуть-чуть приоткрыто, чтобы комната проветривалась. Крепко держась одной рукой за трубу, Кингсли вытянул вперед другую и, просунув ее в открытую створку, надавил на раму. Окно беззвучно открылось. Он не стал обдумывать возможные последствия своего поступка; единственный раз в жизни его вело сердце, а не разум. Поставив одну ногу на скобу, которой труба крепилась к стене, он дотянулся другой до подоконника и перелез на него. Теперь он сидел на четвереньках, держась одной рукой за раму и касаясь коленями занавески. Кингсли оглянулся: вяз заслонил его от дороги, его по-прежнему никто не видел.
Проскользнув между занавесками, он оказался в комнате.
Спустившись на пол, он чуть не наступил на резинового клоуна. Кингсли знал эту игрушку. При нажатии она издавала звук, который должен был означать смех, хотя, с точки зрения Кингсли, скорее походил на одышку астматика. Он напомнил себе, что комната Джорджа, скорее всего, усыпана всевозможными ловушками, которые пищат, гремят и ревут. В канун прошлого Рождества, пытаясь набить подарками чулок для Джорджа, он чуть не попался с коробочкой, из которой, если ее случайно уронить или открыть, с визгом выскакивал чертик.
Кингсли осторожно отдернул занавески, чтобы лунный свет освещал комнату. Все здесь было именно так, как он помнил: игрушки на полу, обои с пиратами и маленький мальчик, который спал в кровати под одеялом с феями. Джордж, как обычно, скинул простыни и одеяло и лежал почти поперек кровати, и голова его свешивалась вниз.
Кингсли поступил так же, как и всегда, когда заходил посмотреть на спящего Джорджа. Сделав шаг вперед, он осторожно поднял своего сына и уложил его как следует, головой на подушку. Затем Кингсли расправил простыню, укрыл Джорджа одеялом до подбородка, аккуратно все подоткнул.
— Вот так, малыш. Словно мышка в норке, — прошептал он и, наклонившись, поцеловал его.
Мальчик зашевелился, веки его задрожали, но он не проснулся.
— Папочка, я тебя люблю, — пробормотал он во сне.
Кингсли не успел вовремя отвернуться, и две слезы капнули на личико Джорджа.
— Я тоже тебя люблю, Джорджик-коржик.
Вдруг он услышал шум на лестнице. Это Агнес шла проверить Джорджа. Ее походка изменилась. Раньше она легко летала по дому, теперь же ступала медленно и устало, но по вздоху он понял, что это она. Вылезти из окна он бы не успел; нужно было немедленно спрятаться. В углу комнаты стояла вешалка с карнавальными костюмами Джорджа: пирата, принца, рыцаря, махараджи, солдата и, разумеется, констебля. Кингсли хорошо знал эти костюмы; он укрывался за ними и раньше, играя с Джорджем в прятки. Теперь он спрятался по совершенно другой причине, успев нырнуть в тень в тот момент, когда открылась дверь.
И он увидел жену, ее силуэт в дверном проеме. Он не ожидал снова увидеть ее, и на этот раз боль в его сердце была еще сильнее; он поступал так не по-мужски, прятался в спальне собственного ребенка, опасаясь показаться на глаза жене. Агнес некоторое время стояла на месте, озадаченная. Она взглянула на открытое окно. Затем шагнула обратно в коридор.
— Элси! Элси, подойдите, пожалуйста, — позвала она.
Кингсли это имя было незнакомо. Наверное, Агнес наняла новую прислугу. Видимо, его жена не преувеличивала, когда говорила, что некоторые слуги сочли позорным работать на нее. Рядом с Агнес появилась молодая женщина, одетая в черную юбку и белый передник горничной.
— Да, миссис Бомонт? — Конечно, она снова взяла себе девичью фамилию. Как больно Кингсли было слышать это!
— Это вы открыли окно Джорджа и отдернули шторы?
— Нет, мадам, не я.
— Вы уверены?
— Абсолютно, мадам.
— Отлично. Наверное, он его сам открыл, чтобы взглянуть на луну — он вдруг стал такой умный и самостоятельный. Только представьте, он мог бы наклониться и выпасть! Он всегда любил смотреть на луну, перед тем как лечь спать, вместе с… раньше любил.
— Да, мадам. Мне закрыть окно?
— Нет, я сама. Надо будет починить запор. Попросим мистера Пирса, когда он придет чистить водосточный желоб.
— Да, мадам.
— Спасибо, это все.
В голосе Агнес звучало такое одиночество, она болтала с собственной горничной за неимением другой компании. Она никогда не была высокомерной со слугами, но все же раньше не имела привычки вести подобные разговоры.
Девушка ушла, и Агнес вернулась в комнату Джорджа. Она подошла к окну и закрыла его, но, к счастью, не задвинула шпингалет; Кингсли представил себе, как бы она удивилась утром, увидев окно открытым. Она протянула руку, чтобы закрыть шторы, но затем, обернувшись к Джорджу, лицо которого озарял лунный свет, передумала. Он выглядел словно спящий ангел. Агнес подошла к кроватке и поцеловала мальчика.
— Тебя сегодня не нужно поправлять, малыш? Должно быть, у тебя были сладкие сны. — Она снова поцеловала его и повернулась к двери.
— Мамочка, — пробормотал мальчик, по-прежнему в полудреме.
— Да, милый?
— Я видел во сне папочку.
— Правда, дорогой?
— Он был здесь. Он меня поцеловал.
— Ну конечно, он бы тебя поцеловал, будь он здесь.
— Когда он вернется?
Агнес сглотнула и перевела дыхание, прежде чем ответить:
— Милый… Ты помнишь, что я тебе сказала? Папочка улетел на небо.
Она пыталась говорить ровно, не давая воли слезам.
— Да, мамочка, я знаю, но когда он вернется?
— Ну, понимаешь, зайка, люди с неба не возвращаются. Они ждут, когда мы придем к ним. Им там очень весело, а мы здесь скучаем и ждем встречи с ними…
— Я думаю, он вернется.
— Возможно, милый, ты и прав. Возможно.
— Я по нему скучаю, мамочка.
— Я тоже… Очень, очень скучаю.
Сердце Кингсли готово было разорваться. Если бы в этот момент перед ним оказался Шеннон и вся Секретная разведывательная служба, он бы с удовольствием пристрелил их за то, что они сыграли с ним такую жестокую шутку.
Но, несмотря на отчаяние, он невольно ощутил легкий восторг.