— Да, сэр!
— Прекрасно. Где же он?
— Снова на фронте. Мы вернули его в часть.
— Вернули в часть? Чтобы его отдали какому-то офицеру?
— Да, сэр. Оружие — это оружие, сэр, а нам нужно все, которое есть. Понимаете, его вечно не хватает.
— Вы отдали обратно орудие убийства?
— Да, сэр. Оружейнику части.
— Ясно, хорошо, я хочу, чтобы вы немедленно выяснили по полевому телефону, кому его передал оружейник, понятно?
— Как прикажете, сэр.
— И также я хочу, чтобы вы нашли свидетеля Маккруна. Рядового, который утверждает, что видел в коридоре в ночь убийства офицера. Я полагаю, что, как и орудие убийства, он тоже вернулся на фронт. Пожалуйста, выясните, жив ли он, и если жив, то где он находится.
— Хорошо, сэр.
— А сейчас я бы хотел встретиться с арестованным.
— Да, сэр!
Сержант поднялся, встал по стойке «смирно», щелкнул каблуками, повернулся, снова щелкнул каблуками и строевым маршем вышел из комнаты.
Кингсли не надеялся что-то узнать у незадачливого рядового Хопкинса, и его пессимизм оправдался. Солдата содержали в импровизированной камере в подвале. Он был худой и измотанный и сначала, казалось, не заметил присутствия Кингсли: сидел и дергал ногой, словно что-то в штанине ему мешало и он пытался это вытряхнуть.
— Встать, когда в комнату входит офицер, дерьмо собачье! — рявкнул сержант, и Хопкинс медленно поднялся на ноги.
— Спасибо, сержант, — спокойно сказал Кингсли. — Вы свободны.
Когда сержант, щелкнув каблуками, покинул комнату, Кингсли предложил Хопкинсу сигарету и, закурив сам, попросил заключенного рассказать о вечере убийства.
— Н-н-нечего рассказывать, — ответил мужчина. Заикаться он начал в первый же день Третьей битвы. — Мы с Мак-к-круном поиграли немного в карты, вот и все. Я был рад, что он посидел со мной. Мне было оч-чень плохо. В голове постоянно шумело и все т-такое.
— Вы знали, что виконт Аберкромби находился в соседней палате?
— До того вечера я даже не знал, что там вообще есть соседняя палата. Кстати, я узнал об этом, пот-тому тот, кто там был, ужасно с кем-то спор-рил. Крик стоял и все такое.
— Спорил? Вы уверены? Мне об этом не говорили.
— Ну, м-может, никто больше и не слышал. Я ведь все-т-таки был в соседней к-комнате.
— Вы знаете, кто именно там спорил?
— Нет, я никого не видел. Я же г-говорю, я понятия не имел, что это Аберкромби, уб-блюдок, который п-привязал меня к лаф-фету.
Некоторое время они молча курили, прислушиваясь к грохоту взрывов.
— Значит, вы не стреляли в виконта Аберкромби? — сказал Кингсли, нарушив молчание.
Хопкинс докурил сигарету и попросил еще одну, прежде чем ответить.
— Конечно, черт в-возьми, не стрелял, — сказал он. — Какого хрена мне делать т-такую глупость, а?
— Он был аристократом. А вы, я полагаю, большевик.
— Если б к-каждый б-большевик пристрелил по аристократ-ту, у нас уже д-давно была бы револ-люция.
— Полагаю, вы правы.
— К тому же мы не собираемся стрелять д-дворян, мы собираемся заставить их раб-ботать вместе с нами.
Кингсли достаточно читал Ленина и сомневался, что из этого что-то выйдет, но он пришел сюда не затем, чтобы обсуждать политику.
— Хот-тя, наверное, они п-предпочтут расстрел работе, — добавил Хопкинс, докурив вторую сигарету и попросив третью.
— Вас нашли с револьвером Аберкромби.
— Это они так г-говорят. Я ничего н-не помню.
— Попытайтесь вспомнить. Это может спасти вам жизнь.
— К-как же я вспомню? Я спал. Я проснулся, когда они все с в-воплями ворвались ко мне. Пистолет лежал у меня на к-коленях.
И, несмотря на все старания Кингсли, Хопкинс ничего больше не мог ему рассказать.
Вернувшись в кабинет сержанта, Кингсли обнаружил, что от местных полицейских может быть и польза: под должным руководством они могли делать все достаточно быстро, и Кингсли сообщили, что удалось установить, где находится револьвер Аберкромби. Его действительно вернули в часть и выдали капитану Эдмондсу, который в настоящее время сидел в окопе на Ипрском выступе. Маккруна объявили годным к службе и отправили на фронт; он тоже находился на Ипрском выступе, где повсюду, за исключением участка непосредственно вокруг Пасхендале, царило затишье перед битвой.
В распоряжении у сержанта было всего два констебля, у которых были и другие обязанности, поэтому Кингсли решил, что эксгумацию трупа Аберкромби организует сержант, а сам он отправится на поиски предполагаемого орудия убийства. С Маккруном придется подождать.
— Да, кстати, сержант, — небрежно спросил Кингсли, — вы знали, что виконт просил зеленый конверт?
— Нет, сэр, не знал.
Для того чтобы отправиться на поиски пропавшего оружия, Кингсли пришлось добираться из Армантьера до самого Ипра, а оттуда до британских окопов. Это было очень тяжелое путешествие: машины себе он раздобыть не смог, да если бы и смог, он не проехал бы дальше того места, куда сумел добраться на попутках. Дороги были запружены нескончаемым потоком людей, машин и подвод, и все это грохотало по неизменно ужасной брусчатке, которую с такой ненавистью проклинали английские солдаты. Более того, вскоре дорога стала куда хуже, хотя узнай об этом Кингсли на первых милях пути, он бы спросил, как такая дорога может стать еще хуже.
Оси ломались, лошади поскальзывались, все кричали и ругались. Казалось, вся армия тронулась в путь, но никто понятия не имеет, почему и куда направляется. Регулировщики пытались руководить царящим здесь хаосом, но их усилия казались напрасными. Хотя, конечно, это было не так; медленно, но верно поток людей и военной техники продвигались к фронту, а менее густой поток людей и военной техники возвращался обратно. Однако детективу, у которого каждая минута была на счету, дорога показалась вечностью.
Знаменитый город Ипр больше не был городом, он превратился в руины. Ратуша, которая так много веков была символом процветания города, была разрушена почти полностью. У Кингсли дома, в столе лежала открытка (или, по крайней мере, она там была в тот день, когда он отправился в тюрьму), которую его брат Роберт прислал в 1915 году, во время Второй битвы при Ипре. Это была французская открытка, изображающая наполовину разрушенную ратушу с возведенными вокруг нее лесами. Над фотографией была надпись: «La Grande Guerre 1914–15 — Aspect des Halles d'Ypres après le bombardement». [4] Еще через два года войны ратуша перестала существовать вовсе. Кингсли казалось странным, что Роберт преодолевал этот же самый путь, с пистолетом и офицерской тросточкой в руках, шагал по той же мостовой, по которой шел сейчас Кингсли. Он тоже выжил и мог провоевать хотя бы еще день.