И к тому же она была очень, очень миленькой.
Когда они закончили, он снова вернулся к вопросам, которые пытался обсудить несколькими часами ранее, до того как они занимались любовью, а потом спали.
— Ты сказала, что стихи Стэмфорда злые?
— О да, слишком жесткие. В них и привидения, и изъеденные газом легкие, и беспощадные орудия, сеющие смерть там, где некогда росла пшеница.
— Довольно странно для человека, который еще не видел боя, тебе не кажется?
— Ну, когда я училась в школе, я написала стихотворение, где представляла себя служанкой царицы Савской, а я этого тоже не испытывала.
— И все же довольно самонадеянно писать об ужасах войны до того, как побываешь на ней.
— Ну, так уж сейчас пишутся стихи, никому не нужна слава, никакая слава вообще. Особенно после того, как Зигфрид Сассун опубликовал свое письмо в «Таймс». Думаю, бедняге Аберкромби повезло, что он умер. Сейчас среди продвинутых людей он совершенно немоден. Полагаю, Стэмфорд просто копирует других; многие начинающие писатели так делают.
Кингсли посмотрел на нее. Она по-прежнему сидела на нем верхом, такая милая и, несмотря на многочисленных любовников, такая невинная.
— Должен сказать, довольно глупая мысль для такой умной молодой женщины, как ты, Китти, — заметил он.
— Спасибо большое, я в этом не сомневалась. И как ты об этом догадался?
— Потому что совершенно очевидно, что Стэмфорд не писал этих стихов.
Наконец они встали и оделись.
— Свежие панталоны, — объявила Китти, доставая их из своей сумки. — Свежие панталоны и зубная щетка, новый «джентльменский набор» для женщины, любящей повеселиться.
— Ну да, и еще твой верный резиновый презерватив.
— А, да. Я постоянно про него забываю, — сказала она, подбирая его с кровати; затем она сполоснула презерватив в тазу, в котором еще оставалась вода после вчерашнего купания. — Потом помою как следует, это настолько легче сделать, если немного прополоскать его до того, как высохнет сперма. Такая морока, если забудешь.
Кингсли было неловко, он подумал, что эти подробности ему знать необязательно; откровенность сестры Муррей была очаровательна, однако время от времени она заходила слишком далеко.
Они вместе спустились вниз и позавтракали на глазах у собравшихся за столом английских солдат. Китти с возмущением отвергла предложение Кингсли позавтракать наверху и разойтись по одному:
— Как же унизительны для женщин эти ваши приличия! Мужчины ходят по бабам, когда пожелают, но настаивают на том, чтобы женщины стыдились секса.
— Я никогда не ходил по бабам.
— Хорошо, некоторые мужчины ходят по бабам. Короче, я женщина современная, и мне скрывать нечего. Особенно от мужчин.
Итак, они отправились вниз вместе, и Китти громким, командным голосом заказала хлеб, ветчину и яйца.
— Нужно восстановить силы после на редкость бурной ночи, вот! — сказала она.
Кингсли хотелось провалиться сквозь землю.
Он решил проводить Китти обратно в замок — считал, что отпустить ее одну было бы невежливо. К тому же она сказала, что лейтенант Стэмфорд собирается с ней пообедать и принесет свои стихи.
— Разве его часть сейчас не на фронте? — спросил Кингсли.
— Да, они вернулись туда наутро после концерта, и он получил пулю в руку. Может быть, даже заработает возвращение на родину, если повезет. Он ждет приказа, поэтому так и страждет меня видеть. Хотя он отличился. Я говорила с его врачом: он участвовал в том самом бою, которого не выдержал Аберкромби, и сражался храбро.
— Хороший актер и хороший солдат, — сказал Кингсли, — но, полагаю, совсем не поэт.
Они шли обратно к замку под проливным дождем, мимо деревьев, где они занимались любовью четыре дня назад. Китти предложила остановиться ненадолго и оживить воспоминания, но Кингсли отказался. Поняв, что она к нему привязалась, он стал только сильнее мучиться. Он не только предал Агнес, но еще и играл с чувствами женщины, которая, несмотря на свой отважный вид и значительный сексуальный опыт, была очень молода и ранима.
Когда они пришли к замку, Стэмфорд с рукой на перевязи уже ждал их.
— Капитан Марло тоже интересуется поэзией, — сказала Китти. — Не возражаете, если он к нам присоединится, лейтенант?
— Боже, нет! — воскликнул Стэмфорд. — Чем больше народу, тем веселее.
Китти сказала, что ей нужно пойти переодеться в сухое, и предложила Кингсли и Стэмфорду подождать ее в маленькой оранжерее. Они уселись перед элегантными французскими окнами, выходившими на площадку, где недавно с триумфом выступал Стэмфорд.
— Полагаю, лейтенант, вы не скоро сможете снова размахивать тросточкой Чарли Чаплина, — предположил Кингсли.
— Ну, у меня есть еще левая рука, и, знаете ли, из его фильмов я сделал вывод, что этот бродяжка одинаково хорошо владеет обеими руками.
— Я слышал, бой вышел отличный?
— Не знаю. Я просто пытался не струсить, и все закончилось удачно. По крайней мере, в этот раз.
Кингсли прикурил сигарету и предложил одну Стэмфорду.
— Знаете, я закурю свою, если не возражаете, — ответил он и достал из портсигара длинную розовую сигарету с золотым фильтром. — Они называются «арлекинами». Веселенькие, верно? Они бывают разных цветов, кроме скучного белого. Парни подшучивают надо мной из-за них, а мне все равно. Если мужчина стал солдатом, это не означает, что у него не должно быть чувства стиля. Вы согласны, капитан?
Кингсли признал, что Стэмфорд абсолютно прав.
— Мои любимые — черные, — продолжал лейтенант. — Они такие зловещие и изысканные. Я бы вам показал их, но они закончились. Выкурил в первую очередь. Не мог устоять.
Кингсли кивнул.
— Черное и золотое. Это изумительно. Когда у меня будет собственный дом, я повешу в спальне черные с золотом шторы.
Кингсли промолчал. Пора было менять тему.
— Полагаю, лейтенант, вы навещали виконта Аберкромби в день его гибели?
Стэмфорд явно не ожидал этого вопроса, и лицо его помрачнело.
— Да. Да, навещал. Я хотел… ну, знаете, подбодрить его. Собрат офицер и все такое. Он был так внимателен ко мне накануне битвы.
— И когда вы его покинули, приободрив?
— Не знаю… Кажется, я ушел, когда всех выгоняли. Когда закончились часы посещения.
Стэмфорд совершенно не умел лгать, и лицо его залилось краской.
— Кое-кто слышал, как он ссорился с кем-то в своей комнате, значительно позже того часа, когда посетителям пора уходить.