– Сэмми, пожалуйста… Мы должны поговорить.
– А разве мы не разговариваем?
– Мы должны поговорить… Ну, нужно смотреть на вещи практично. Наша связь…
– Связь? Вот как ты это называешь?
– Ну… я полагаю…
– Так вот что у нас с тобой? Связь?
– Ну да, конечно… любовная связь. Прекрасное любовное приключение. Но все это продолжается всего несколько месяцев, и ты очень, очень молода. Мы не должны слишком торопиться, правда?
– Ты не возражал против спешки в первый раз в своем кабинете! Ты практически силой сорвал с меня трусики.
Насколько Питер помнил, они их сорвали вместе, но он знал, что лучше насчет этого не спорить. Саманта держалась намного агрессивнее, чем он ожидал.
– Я знаю, что сделал это, Сэмми, но это было самое прекрасное и страстное приключение…
– Значит, тогда торопиться с сексом нормально, так?
– Ну, это было, это было… это то, что произошло, так? Это было замечательно.
– Хорошо, ладно. Тогда куда же нам не нужно торопиться?
– Ну… Я думаю, я хочу сказать, что…
– Что не нужно торопиться и превращать это во что-то большее, чем удобный для тебя секс? Именно в этом направлении не нужно торопиться, Питер?
Он не ожидал, что этот разговор будет легким. В этом он не ошибся.
– Сэмми! Пожалуйста. Ты не даешь мне закончить…
– Хорошо, ладно, продолжай. Не торопить. Мы ведь не хотим никуда торопиться, правда?
– Послушай, Саманта, ты все абсолютно неправильно понимаешь. Конечно, я не рассматриваю наши отношения как удобный секс. Господи, какое уж тут удобство? И я испытываю к тебе привязанность, о чем тебе прекрасно известно. Очень, очень сильную привязанность.
– Привязанность? Какое слабое слово.
– Что малого в привязанности? Я привязан к своим детям, к своим родителям.
– К своей жене?
– Разумеется, Сэмми. Разве бы ты меня уважала, будь это не так?
– Как это все связано с уважением? Я тебя люблю.
– Это тебе кажется, Сэмми, и это прекрасно, но ты молода, у тебя очень много любви и…
– Значит, ты меня не любишь?
– Конечно я люблю тебя, разумеется. Но любовь, ну, любовь – это такое разностороннее понятие. Наша любовь… наша любовь, ну, очень новая и…
– Питер, куда, по-твоему, движется эта наша с тобой «связь»?
– Ну, я… Сэмми, ты находишься в мире политики так же, как и я. Ты знаешь, что не всегда можно иметь все, что хочется.
– Как ты думаешь, куда она движется?
– Я пытаюсь объяснить…
– Ты думаешь, она движется в никуда?
Питер знал, что должен действовать аккуратно. Выйти из игры будет нелегко. Если он хочет освободиться, потребуется много времени и огромный такт. Он не врал, говоря, что привязан к Саманте. Это правда, и ему было больно смотреть, насколько она оскорблена.
– Конечно, она не движется в никуда, Саманта. Я тебя люблю, я тебе это говорил… но у нас важное дело, и мы не можем позволить себе свести все на нет глупым скандалом. Я выигрываю сейчас, Сэм. Мы оба выигрываем, ты и я. В смысле, мы реально выигрываем.
– Ты хочешь сказать, что твоя карьера продвигается отлично.
– Это несправедливо! Я хочу сказать, нас обоих волнует этот вопрос. Мировоззрение нации меняется. Даже Кабинет дрогнул. Я не говорю, что премьер вдруг сделает оборот на сто восемьдесят градусов и начнет поддерживать полную легализацию, но они, по крайней мере, начали об этом говорить. Они уже не знают, что и думать. Мы сняли с людей шоры. Ты и я, мы вместе.
Взгляд Саманты был далеко. Что-то менялось внутри нее. Это случилось в одно мгновение, одно внезапное, опустошающее, разоблачительное мгновение. Саманта поняла, что Питер Педжет ставит карьеру выше нее, благодаря простому и внезапному инстинкту, который чуть раньше помог Анджеле Педжет догадаться об интрижке мужа.
Он никогда не уйдет от жены. Конечно, она должна была понять это с самого начала. Какая же она дура.
– Значит, привязанность? – пробормотала она.
– Ну пожалуйста, Саманта. Это абсолютно нормальное слово. Оно означает любовь. Я люблю тебя.
– Привязанность к тебе. Люди, которые любят, не говорят друг другу «привязан».
– Неправда. Говорят! Или в моем случае говорят. Слушай, беру это слово назад, я…
– Он сказал именно «привязан».
– Кто это сказал?
– «Я очень, очень привязан к тебе», – сказал он. Мы были в постели тогда, прямо как сейчас с тобой. Забавно, да?
– Кто? Кто сказал, что привязан к тебе?
– Мужчина, о котором я тебе рассказывала, в Кембридже, преподаватель политологии и современной истории, ну, ты помнишь.
– Да, помню. У тебя с ним была короткая связь.
– Так, значит, вот что происходит сейчас между нами? Короткая связь?
– Нет! Ради всего святого, Саманта. С чего ты начала цепляться к каждому моему слову? Не нужно ничего искажать. Ты просто сказала…
– Не важно, что я сказала. Я его любила.
– Ты мне говорила, что спала с ним два раза.
– Значит, секс – это для тебя основное? Неужели это единственный показатель глубины отношений? Сколько раз это было? Я полюбила его до того, как позволила ему взобраться на меня, так же как я полюбила тебя до того, как это случилось у нас!
– «Позволила ему взобраться на меня»? «До того как это случилось у нас»? Если уж говорить о выборе слов, я мог бы спросить, неужели именно так ты описываешь нашу сексуальную жизнь? Словно для тебя это обязанность.
– А разве это не так?
– Что?
– Питер, попробуй хоть минутку подумать о ком-нибудь, кроме себя самого. Представь себе, каково мне приходится. Наконец я встретила мужчину, которого могу полюбить. Мужчину, на которого могу равняться, которого я боготворю, который может учить меня, быть моим наставником. И он постоянно пытается меня облапать и засунуть в меня, словно озабоченный школьник.
Питер был в шоке. Он полагал, что контролирует ход разговора. Это было нелегко, но, по крайней мере, он чувствовал себя у руля. Также он полагал, что понимает чувства Саманты лучше, чем она понимает его. Сейчас он не был в этом уверен.
– Сэмми, ты намекаешь на меня? Ты говоришь о нас?
– Конечно. А скольких мужчин, по твоему мнению, я в последнее время обожествляла? Сотни? Я люблю тебя. Ты это знаешь. Я ни хера не «привязана» к тебе. Я тебя люблю.