Полный абсурд. Она сказала глупость, он спросил: «Неужели?», и она подтвердила, что так все и есть. Сколько же это будет продолжаться?
Брук напрягла извилины, пытаясь сдвинуть разговор с мертвой точки:
— Да, вроде первого свидания. Ну, знаешь, потанцевали, посмотрели кино…
— Мне нравится эта мысль. У меня давно уже не было первого свидания.
Наконец что-то стало получаться.
— У меня тоже, — согласилась Брук, а потом, секунду спустя, посмотрела ему в глаза и добавила: — Приводит к извечному вопросу о том, как далеко на первом свидании позволительно зайти, не правда ли? — Она сделала все возможное. Осталось разве что сорвать с себя одежду. Теперь ход за ним.
— Ну… и как мы на него ответим?
Это было уже слишком. Она отнюдь не собиралась уговаривать его. Разве не он подошел к ней на вечеринке и пригласил к себе домой? А раз так, то должен проделать часть работы, хотя бы для приличия.
— Ну, в школе мальчикам позволялось пощупать грудь, но только поверх лифчика. — Ее голос выдавал раздражение. — На данном этапе, думаю, решать мужчине.
Она опустилась на софу. Брюс так и не предложил ей сесть, но она все же села. Элегантно, красиво — Брюс наслаждался зрелищем. Скрестила ноги — Брюс мысленно зафиксировал крупным планом, как ее юбка, разделенная разрезом надвое, ложится по обе стороны коленей.
— Красивый столик, — заметила она, рассматривая собственное отражение в сияющей поверхности стола.
— Мне нравится.
— Я ему нашла хорошее применение, — сказала Брук.
— Чувствуй себя как дома.
Она достала из сумочки кокаин и начала высыпать на стол, распределив порошок на несколько белых дорожек.
— Это чтоб жена застала тебя в приподнятом настроении, — произнесла она язвительно.
Брюс спохватился, вспомнив об обязанностях хозяина дома. Он поставил музыку и сделал пару коктейлей. Теперь все шло как надо. Сев на софу, он придвинулся к Брук поближе.
— Я так рад, что тебе понравился мой фильм. — Опять этот чертов фильм! И как такое может быть? — Это действительно много значит для меня, — проговорил он очень быстро, пытаясь скрыть унылую банальность фразы за искренностью тона. Но прозвучало это все равно ужасно глупо. В конце концов, он знаком с ней всего часа четыре, а говорит так, будто между ними установилась какая-то особенная интеллектуальная связь. «Это действительно много значит для меня». Да? А с какой стати? Ему только что дали «Оскар», его чествовала вся киноиндустрия, а теперь он пытается убедить фотомодель «Плейбоя», подобранную на вечеринке, что ее мнение имеет для него огромное значение? Конечно же, Брук понимала, что все это полная чушь, и Брюс знал, что она понимала.
— Мне только одна вещь не понравилась, — снова вступила Брук.
Брюс вздохнул. Он вынудил прелестное существо почувствовать, что она обязана продемонстрировать свой интеллект. Он сказал ей, что ее мнение важно для него, хотя — и им обоим это хорошо известно — она не двинулась в своих оценках дальше «клевого кино». Теперь же ей нужно выдать нечто более членораздельное. А ему придется выслушивать отчаянно тоскливый псевдохудожественный лепет о вторичности его образов или что-нибудь в том же духе, прямо с обложки последнего журнала «Премьер».
— Ну вот! — Брюс попытался вызвать ее снисходительность. — Так я и знал, что твое доброе отношение долго не продлится. Ну, и что не так?
— Мне не понравилась любовная сцена.
Он удивился.
— Ты что, монашка? Это самая сексуальная сцена из всех, что я когда-либо создал. Я ее монтировал с непроходящей эрекцией.
Брук пожала плечами и, склонившись над одной из белых дорожек на столе, втянула носом изрядную порцию порошка.
— Ну, она, конечно, сексуальная. Как бы. Но ненастоящая. Все остальное в фильме так реально — оружие, отношения, кровь повсюду, этот взрывающийся череп, когда парню на голову падает статуя Микки-Мауса…
— Это, кстати говоря, моя любимая сцена. Она полна иронии.
Брук протянула Брюсу трубочку, и он тоже отдал должное кокаину.
— Ну, так почему же секс не был настоящим? — продолжила Брук. — Неестественность в кино приветствуется исключительно в любовных сценах?! Ты видел «Девять с половиной недель»? Господи, эту женщину достаточно похлопать по плечу, чтобы она получила оргазм! Почему нельзя сделать так, чтобы секс в кино выглядел убедительно? Вот это было бы по-настоящему сексуально. Женщины носят колготки, а не чулки, понимаешь? Когда они занимаются сексом, им нужно сначала снять колготки. Я никогда не видела в кино, чтобы женщина снимала колготки.
— Это потому, милая девушка, что колготки не сексуальны. Невозможно так снять колготки, чтобы это выглядело сексуально. — Брюс тут же пожалел о «милой девушке». Как-то уж больно оскорбительно прозвучало, а Брук все-таки была его гостьей. Но учить Брюса Деламитри снимать кино!.. И как ей такое в голову пришло?!
Брук фыркнула, услышав последнюю фразу, и внимательно посмотрела на Брюса. Он думал, что сейчас она попросит его вызвать такси. Однако вместо этого она встала прямо перед ним и, к его большому изумлению, начала танцевать. Сексуальная музыка, приглушенный свет и танцующая Брук… Впрочем, обычным танцем это трудно было назвать: казалось, по телу Брук — от пяток до макушки и обратно — проходила медленная дрожь.
— Ух ты, — выдохнул Брюс.
Интеллектуальный уровень беседы падал, однако Брук, похоже, это мало волновало. Она явно что-то задумала. Брук касалась руками стройных бедер, медленно поглаживая изысканное кремовое платье. Ее длинные тонкие пальцы мягко собирали ткань, подтягивали вверх, а затем отпускали. Но не до конца. Брюс наблюдал, как постепенно, сантиметр за сантиметром, длинное платье поднималось все выше и выше, медленно обнажая ноги Брук. И какие ноги! Брюс не сводил с нее глаз, будто находился под гипнозом. Сначала его взгляду предстали безупречные лодыжки, затем идеальной формы икры, округлые колени и, наконец, не менее прекрасные бедра. Пять минут у Брук ушло на то, чтобы добраться до линии трусиков. Она, словно букет, удерживала складки платья на уровне бедер, и казалось, что на ней надета какая-то экстравагантная пышная юбка или балетная пачка. Потом — одно движение, даже рывок, и складки платья оказались у нее под грудью, полностью открыв ноги и узкую полоску живота над колготками. Колготки у нее, конечно, были высшего качества. Никаких спустившихся петель или протертых мест. Практически полностью скрывая живот (которого у нее, впрочем, не было), они заканчивались в нескольких сантиметрах от ребер широким черным поясом с изящной отделкой. На обозрение теперь была выставлена вся нижняя часть тела: от диафрагмы, пупка и очертаний трусиков до длинных ног и, наконец, серебряных туфель на каблуках. Все обернуто в изысканный прозрачный нейлон. А выше — шелковые складки платья в руках Брук. Может, и не самая элегантная поза, но, безусловно, сексуальная. При этом лицо Брук было почти индифферентным. Широко расставив ноги, она словно говорила: «Вот, смотри, что у меня есть! Хочешь меня?» Маленькая шалунья, демонстрирующая свои прелести.