То же самое было и на следующий день.

А тем временем каждые несколько часов из Кесарии приходили вести.

На третий день после нападения разбойников мы получили длинное письмо, написанное рукой Иасона. Его читали в синагоге — в нем говорилось, что люди мирно собрались перед дворцом правителя и никто их не разгоняет.

Это утешило рабби и многих. Хотя некоторые простодушно интересовались, что станет делать правитель, если толпа не разойдется.

Ни Шемайя, ни кто другой из его дома не пришли в синагогу.

На следующий день на заре Шемайя отправился в поле. Никто не открыл дверь, когда женщины постучали. Затем, уже в полдень, Молчаливая Ханна тихонько выскользнула на улицу.

Она пришла к нам и жестами сообщила женщинам, что Авигея лежит на полу. Что Авигея ничего не ест. Что Авигея ничего не пьет. Спустя короткое время она поспешила обратно, опасаясь, что Шемайя вернется и обнаружит ее отсутствие. Она исчезла в доме, и засов был снова задвинут.

Я не знал этого, пока не вернулся с работы в Сепфорисе. Мама рассказала мне все, что сообщила Молчаливая Ханна.

Над домом нависло несчастье.

Иосиф с Брурией ходили туда и стучались. Они действительно были самые старшие в нашей семье, им никто не смел отказать. Однако Шемайя не открыл даже им. И Брурия с Иосифом медленно, поддерживая друг друга, вернулись домой.

Глава 10

На следующее утро мы отправились к рабби все вместе. Женщины, которые были у ручья, дети, которые были там, мы с Иаковом и все остальные, кто все видел. Старая Брурия пошла с нами, и Иосиф тоже, хотя казалось, что ему труднее, чем раньше, идти вверх по холму. Мы попросили раввина о встрече, а затем все вместе пришли в синагогу и закрыли за собой двери.

В синагоге было чисто и тихо. Утреннее солнце лишь слегка прогрело воздух. Иосифа посадили на скамью. Рабби занял свое обычное место на стуле справа от Иосифа.

— Вот до чего дошло, — сказал я, останавливаясь перед рабби. — Авигея, наша родственница, не была обесчещена тем разбойником. Все, здесь присутствующие, видели, что случилось, видели, как она боролась и вырвалась, как ее отнесли домой. И вот прошли дни. Молчаливая Ханна приходит и уходит — и рассказывает, как умеет, что Авигея не ест и не пьет.

Рабби кивнул. Его плечи сгорбились под одеждой. В глазах было сострадание.

— И теперь мы просим только одного, — сказал я, — чтобы ее родственницам, вот этим женщинам, было позволено навестить ее, залечить раны и порезы, которые она получила, когда упала на камни. Мы просим, чтобы им позволили войти к ней и убедиться, что ей дают пищу и питье, как должно. Ее отец не пускает нас. Служанки прогоняют пожилых женщин. Эти служанки подчинялись Авигее. Как теперь они могут о ней заботиться? Мы не сомневаемся: Авигея боится, она плачет и страдает в одиночестве.

— Я все это знаю, — печально сказал рабби. — И вы знаете, что я знаю. Ее отец хотел догнать злодеев, чтобы обагрить кровью свой заржавленный меч. И он не одинок. Эти разбойники побывали в Кане. Нет, они не похитили ни одной женщины, только унесли все, что смогли. Солдаты царя их поймают. В холмы уже отправили когорту.

— Пусть так, — сказал я. — Нас беспокоит наша родственница Авигея.

— Рабби, ты должен заставить его впустить нас, — попросила Старая Брурия. — За девочкой нужен уход. Она может сойти с ума.

— Хуже того, поползли сплетни, — добавила тетя Есфирь.

— Какие еще сплетни? — спросил Иаков. — О чем ты говоришь?

Тетки рассердились на Иакова, однако моя мать вовсе не удивилась.

— Если бы можно было не ходить на рынок, ноги бы моей там не было, — сказала тетя Есфирь.

Мара, жена Иакова, согласно кивнула: она тоже не стала бы туда ходить, если б могла.

— Что же там говорят? — устало спросил рабби. — Что болтают?

— Сплошные домыслы, — сказала тетя Есфирь, — а чего еще ты ждал? Говорят, что она бездельница, что она пела и танцевала для детей, чтобы не работать. Что она привлекала к себе внимание. Красавица Авигея, с ее чудесным голосом! Что она держалась особняком. Что она сняла покрывало, чтобы показать свои волосы. И все в таком духе. Я ничего не забыла? Все это — до последнего слова, до самого последнего слова — неправда! Мы были там и все видели. Она юная, она самая красивая — разве в этом есть ее вина?

Я подошел к скамье и сел рядом с Иосифом. Уперся локтями в колени. Я подозревал, что так говорят, но мне невыносимо было это слышать. Хотелось зажать уши руками.

Негромко заговорила моя мать.

— Шемайя позорит себя своим поведением, — сказала она. — Рабби, прошу тебя, сходи к нему вместе с Брурией, поговорите с ним, пусть к девочке пускают кого-нибудь, пусть она ходит к нам, как прежде.

— К вам? — переспросил рабби. — Думаешь, он позволит ей ходить к вам?

Все в молчании воззрились на него. Я выпрямился и тоже посмотрел на рабби.

Он был печален, как раньше, в его глазах застыло отстраненное выражение, словно он был погружен в свои мысли.

— А почему ей нельзя ходить к нам? — спросила тетя Есфирь.

— Иешуа, — сказал рабби.

Он поднял голову и взглянул на меня, но глаза у него были добрые.

— Что ты сделал у ручья? Что именно ты сделал?

— Как? Почему ты спрашиваешь его? — сказал Иаков. — Он ничего не делал. Он бросился ей на помощь, как и должен поступать брат!

Его прервала тетя Есфирь.

— Она лежала на голой земле, куда бросил ее тот головорез. У нее текла кровь. Она была в ужасе. Иешуа подошел к ней, чтобы помочь подняться. Он дал ей свою накидку.

— А, — произнес рабби.

— Кто-то утверждает иное? — спросил Иаков.

— Кто такое говорит? — возмутилась тетя Есфирь.

— У тебя есть какие-то сомнения? — переспросила Брурия. — Святой Иаким, уж не думаешь ли ты, в самом деле…

— Нет, — сказал рабби. — У меня нет сомнений. Значит, ты помог ей подняться и дал ей свою накидку.

— Да, — ответил я.

— И что же? — спросила Брурия.

— Давайте разберемся во всем по порядку, — сказал рабби. — Какой смысл фарисею говорить с тем, кто решил, что ему не нужны фарисеи, не нужны ессеи, не нужен никто и ничто, кроме старых землевладельцев, как он сам, которые зарывают свое золото в землю? Какой смысл мне идти к его двери?

— И что же теперь? Бедное дитя будет замуровано живьем в четырех стенах, с этим злым стариком, который не в состоянии связать и двух слов, если только не вывести его из себя? — спросила Брурия.

— Ждать — вот что нужно делать, — ответил рабби. — Ждать.

— Девочка должна появляться на людях, — заявила Брурия. — За ней нужен уход, она должна выходить из дома, навещать родственников, разговаривать своим нежным голосом с близкими, снова ходить к ручью в сопровождении родных, она должна приходить и уходить! Как это можно, чтобы она сидела взаперти и никто ее не видел!