– Они потели больше двух часов, сэр, – оправдывался дежурный полицейский. – Я их как следует осмотрел. А женщин – одна из моих сотрудниц.
– Что значит «осмотрели»?
– Искал кровь, сэр. Я хотел сказать, красные пятна и нечто подобное. И ничего не нашел. Уверяю вас, мы хорошо проверили. Даже под ногтями и все такое. И конечно, простыню. Там было несколько капель.
– Естественно. Это кровь жертвы. Да, у нас нет проблем с установлением личности убитой. Вот она, перед нами, приклеилась к полу в туалете. Но вы запамятовали, что мы ищем ее убийцу. И позволили подозреваемым вымыться!
Дальнейшие выяснения не имели смысла. Расследованию нанесен непоправимый ущерб. Но инспектор не слишком волновался. Все события были записаны на видеопленку, все подозреваемые на месте, улики сосредоточены в одном доме. Колридж и представить себе не мог, сколько времени уйдет на поиски истины.
– Заморочка не в напряг, – прокомментировал Хупер.
– Как? – переспросил Колридж.
– Легкий случай, – объяснил сержант.
– Почему бы так и не сказать?
– Ну, потому что… это не так колоритно, сэр.
– Я предпочитаю колоритности ясность, сержант.
Как ни старался Хупер, этого он стерпеть не мог. В конце концов, не одного инспектора подняли с постели в час ночи.
– А как же быть с Шекспиром? – парировал он. И, мысленно покопавшись в школьной хрестоматии, наткнулся на сонет. – Как быть вот с этим? «Сравню ли с летним днем твои черты? Но ты милей, умеренней и краше». [49] Яснее было бы выразиться: «Ты мне нравишься».
– Шекспир не полицейский, который приступает к расследованию преступления. Он поэт и пользуется языком ради прославления прекрасной дамы.
– А я читал, сэр, что это была не дама, а парень.
Колридж ничего не ответил, и Хупер понял, что ему удалось уесть старика.
А у инспектора возник новый повод для раздражения. Как только они вошли в дом, он сразу понял, что дело не такое простое, как показалось с первого взгляда.
Патологоанатом ничего нового не добавила.
– Все именно так, как вы предполагаете, старший инспектор, – объявила она. – Вчера в одиннадцать сорок четыре вечера кто-то полоснул ее по шее ножом, а потом воткнул нож в череп, где он и остался. Точное время нападения зафиксировано видеокамерами, поэтому почти вся моя работа – для проформы.
– Но вы соглашаетесь с данными видеозаписи?
– Естественно. Я бы предположила, что смерть наступила между одиннадцатью тридцатью и одиннадцатью сорока. Но на большую точность никогда бы не рискнула. Так что вам повезло.
– Смерть наступила мгновенно?
– После второго удара. Первый, если бы ей своевременно оказали помощь, не был бы смертельным.
– Вы видели видеозапись?
– Видела.
– Заметили что-нибудь особенное?
– Боюсь, немного. Меня удивило, как быстро растекалась по полу кровь. Видите ли, кровь никогда не бьет из трупа ключом, поскольку сердце остановилось и больше не качает. Потихоньку сочится из раны. А тут за две минуты натекла целая лужа.
– Это имеет значение?
– Вряд ли, – ответила патологоанатом. – Чисто профессиональный интерес, вот и все. Однако заметьте, у нас разный подход – психологически. Девушка свесилась вперед, что и усилило интенсивность истечения крови. Полагаю, причина в этом.
Колридж взглянул на упавшую на колени Келли. Странная поза для ухода из мира: словно мусульманин на молитве, если отвлечься от того, что на ней ничего нет и из головы торчит рукоятка ножа.
– «Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови?» [50] – пробормотал про себя инспектор.
– Что вы сказали?
– «Макбет». Убийство Дункана. В тот раз тоже было много крови.
Накануне вечером Колридж лег в постель с Полным собранием сочинений Шекспира, готовясь к прослушиванию в драматическом обществе, хотя знал наверняка, что провалится.
– При ножевых ранениях всегда много крови, – подтвердила патологоанатом, как само собой разумеющееся. И после короткой паузы продолжала: – Нож дает вам некоторый шанс. Преступник обернул рукоять простыней – чтобы крепче держать и, видимо, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Но до убийства ребята интенсивно потели в парилке, и некоторая толика секрета возможно просочилась через ткань. Клеточный материал может оказаться полезным для установления личности.
– А ножа никто не касался? – спохватился инспектор. После инцидента с мытьем он был готов к любому повороту событий.
– Никто. Но сейчас придется коснуться, чтобы извлечь из головы. И еще – почти наверняка распилить череп. Неприятное занятие.
– Да уж. – Колридж перегнулся через тело, стараясь как можно дальше заглянуть в туалет и при этом не наступить в лужу свернувшейся крови. Для равновесия он уперся ладонями в стены и повернулся к Хуперу. – Подержите меня за пояс, сержант. Не хотелось бы рухнуть на бедную девочку.
Так, в полуподвешенном состоянии старший инспектор и осматривал место преступления. На него выпятился голый зад погибшей, за которым белела чаша унитаза.
– Все чисто, – заметил он.
– Что именно, сэр? – удивился Хупер.
– Унитаз.
– Ах, вот как… а я было подумал…
– Помолчите, сержант.
– Ее стараниями, – объяснила из-за спины Джеральдина. – Драила дважды в день. Келли не выносит грязных толчков. – Тюремщица запнулась, вспомнив, что Келли пребывала там, где ее больше ничто не волновало. И поспешно поправилась: – Я хотела сказать, не выносила. Такая была аккуратистка.
– Гм… – Инспектор продолжал изучение места преступления. – Должен вас разочаровать, миссис Хеннесси: не такая уж она идеально аккуратная – на сиденье несколько пятен, как я полагаю, рвоты. Благодарю вас, сержант, можете тянуть обратно.
Перебирая ладонями по стенам, Колридж с помощью Хупера обрел вертикальное положение.
– А что с простыней, которой накрывался убийца, а затем унес в мужскую спальню?
– Будем надеяться, что в этом случае шансов больше, поскольку человек, потея, теряет частицы кожи. Некоторые наверняка пристали к материи.
Но тут встрепенулся дежуривший на месте преступления полицейский.
– Мы считаем, что убийца пользовался той самой простыней, в которой впоследствии вышел этот чернокожий, Джейсон.
– Вот как? – задумчиво произнес инспектор. – Значит, если бы заподозрили Джейсона, он сумел бы объяснить, почему его ДНК оказалось на ткани.