– Не доказали. Ты же и сам давал показания, как мне помнится, и ничего не подтвердил. И никто не подтвердил. Хотя хищения имели место. Я прав?
Он посмотрел на меня.
– Не для протокола? – спросил я.
– Ну естественно.
– Что было, то было.
Мартынов кивнул, давая понять, что никогда в этом не сомневался.
– Никто не дал против него показаний, – сказал он. – А нам и самим копать не очень-то хотелось. Это же телевидение, все на виду, чуть следователь ошибся – и пиши пропало. Карьеру только так можно поломать. Поэтому подобные дела старались закрыть при первом же удобном случае.
– А ознакомиться с материалами деминского дела можно?
Мартынов посмотрел на меня так, будто я сообщил ему о том, что убил собственную бабушку.
– Ты с ума сошел? – осведомился он после паузы. – Это же закрытые материалы.
Конечно, подразумевалось совсем не то, что было сказано вслух. Мартынову нужно было связное и убедительное обоснование моей просьбы. Но я не мог сказать ему об Алекперове, о том, что тот что-то намеревался мне сообщить, потому что, как мне казалось, в таком случае Илья будет обречен, а я до сих пор не верил в его хотя бы относительную причастность к убийству Алекперова.
– Забудь об этом, – сказал Мартынов.
С Деминым, как оказалось, приехал и наш неулыбчивый следователь Орехов, тот самый, который занимался расследованием убийства Алекперова. Я поздоровался с ним, а он взглянул на меня так, словно я был едва ли не его личным врагом. Мартынову он сказал:
– У меня такое чувство, что эти два дела придется объединять в одно.
– Почему? – поинтересовался Мартынов.
Мне показалось, что он не очень-то жалует своего коллегу.
– А ты не улавливаешь связи между убийством Алекперова и тем, что случилось сегодня?
– Пока нет. Где связующее звено?
– А вот. – И Орехов неожиданно ткнул пальцем в мою сторону.
– Ну, ты полегче, – поморщился Мартынов и обернулся ко мне: – Ты иди пока, Женя.
В его голосе сквозила почти неприкрытая досада.
Я отправился в вагончик. Один из операторов, завидев меня, сказал, пряча глаза:
– Тут такое дело, Евгений Иванович… – Он выглядел смущенным и раздосадованным. – Пацанва тут крутилась…
– Ну, не тяни! – сказал я, раздражаясь.
– Кассету у меня увели.
– Кто?
– Говорю же – мальчишки. Недоглядел. Смотрю, суетятся что-то. Крикнул: «Марш отсюда!» Они врассыпную. Я к камере, а кассеты нет. Побежал догонять, гнался за ними до самого микрорайона, но куда там… – Он махнул рукой.
– Шляпа! – оценил я его бдительность. – Вторая кассета хоть цела?
– Вроде цела. Я видел, что напарник отдал ее милиционеру.
– Какому милиционеру?
– Одному из тех, что здесь крутятся.
Про эту кассету вспомнили еще раз, когда пришел Мартынов.
– Ты обещал отдать мне отснятый материал, – напомнил он.
Я рассказал об украденной кассете.
– Шляпы, – повторил мою оценку Мартынов, но теперь уже в множественном числе.
Оператора отправили на поиски того милиционера, который забрал кассету.
– Что там? – спросил я у Мартынова, кивнув на дверь вагончика.
Он понял, что я спрашиваю про Орехова.
– Ничего особенного, – ответил Мартынов.
И отвел глаза. Я понял, что он что-то скрывает.
– Что-нибудь серьезное, да?
Он, все так же глядя в сторону, похлопал меня по плечу:
– Да ты не волнуйся.
Потом понял, что я не отстану.
– Ему не дадут этого сделать, Женя!
– Чего сделать?
– Связать воедино эти два дела.
– А если ему это все-таки удастся?
– Не удастся! – отрезал Мартынов.
А тон был уж слишком раздраженный. И это могло означать только одно: он и сам не уверен на все сто. Значит, Орехов может и настоять. И что тогда?
– А если удастся, что тогда? – с демонстративной настойчивостью озвучил я свой вопрос.
– Я не знаю.
Ничего хорошего – вот как можно было перевести этот ответ.
Мартынову был в тягость этот разговор, и он ушел. Но через десять минут вернулся и выглядел крайне озабоченным.
– А кассеты нет, – сообщил он. – И милиционера того тоже нет.
– Как же так? – изумился я.
– А вот так! – огрызнулся Мартынов.
И я понял, насколько это серьезно.
Пропавшего милиционера искали долго, но не нашли. Оператора, отдавшего кассету, усадили писать объяснительную, потребовав указать особые приметы исчезнувшего стража порядка.
Через некоторое время в нашем вагончике появился Орехов и с ним трое в штатском.
– Мы хотели бы осмотреть помещение, – сообщил Орехов, но когда мы попытались уйти, он нас остановил: – Можете оставаться здесь. Вы позволите осмотреть вещи?
Никто не возражал. Они довольно аккуратно, но поспешно осмотрели кофр со Светланиными микрофонами, потом залезли в мою сумку, и вдруг Орехов выпрямился и спросил:
– Сумка чья?
– Моя, – ответил я.
Он запустил руку в сумку и тотчас извлек оттуда тупоносый пистолетный патрон. Этот патрон он держал перед собой и разглядывал с таким видом, будто не верил собственным глазам. Я тоже не верил. Патрона у меня в сумке никак быть не могло.
– Чье? – отрывисто спросил Орехов и, не дожидаясь ответа, строго посмотрел на меня.
А сопровождающая его троица уже шла ко мне.
– Это не мое! – сказал я. – Кто-то подбросил!
Но на Орехова это не произвело ни малейшего впечатления.
– Мы вынуждены вас задержать, – объявил он. – До выяснения всех обстоятельств дела. Статья «Незаконное хранение оружия». От года до трех.
Сидевший в углу Дима поднялся и сказал:
– Это же провокация!
– Вы намерены оказать сопротивление сотрудникам правоохранительных органов? – через плечо бросил ему Орехов.
Дима остановился. Я его понимал: подсудное дело.
– Пройдемте, – сказал мне Орехов.
– Это незаконно! Я буду жаловаться!
– Это сколько угодно. Нам не привыкать.
Они вывели меня из вагончика и усадили в машину. Я поспешно оглянулся – нет ли поблизости Мартынова, – но он как сквозь землю провалился.
Орехов сел на переднее сиденье.