– Браво! – раздался голос Самсонова.
Он стоял в дверях и дурашливо хлопал в ладоши. Мне стало нестерпимо стыдно. И Загорский, как я видел, тоже поник.
– Ты уже взрослый, – сказал мне Самсонов. – Доказал это. А я все думал – сумеешь ли сделать выбор.
Он сделал небрежный жест рукой.
– Выйди! – Это мне. – Я хочу поговорить с Альфредом.
Я вышел из кухни и плотно прикрыл за собой дверь. Но тут же услышал звук пощечины. Я еще пару секунд сомневался – надо ли возвращаться, потом решился и приоткрыл дверь.
Загорский, скорчившись от нестерпимей боли, упал на колени. Он был очень жалок в эту минуту, и ничего аристократического в нем я не обнаруживал. Самсонов возвышался над ним, покачиваясь с пятки на носок.
– Я тебя насквозь вижу, козел, – сказал Самсонов добрым до неприличия голосом. Он обернулся и увидел меня. – Уйди. Здесь дяди разговаривают.
Я вернулся в комнату, где за столом одиноко сидела Светлана. Я сел напротив, чувствуя закипающее внутри меня бешенство.
– Где ты был? – спросила Светлана.
– Пусть тебе муж отчеты пишет, – огрызнулся я, уже почти себя не контролируя.
Она взглянула на меня с удивлением и тревогой.
– Это правда?
– Что? – не поняла она.
– Насчет тебя и Самсонова.
Она изменилась в лице. Значит, правда.
– Сука! – сказал я. – Зачем же ты меня таким идиотом выставила?
Она судорожно всхлипнула и закрыла лицо руками. Сейчас забьется в истерике. Но мне ее совсем не было жаль. Я поднялся из-за стола, но уйти не успел, потому что появился Самсонов.
– О! – театрально закатил он глаза. – Какие страсти!
Светлана повернула к нему запитое слезами лицо.
– Ты подонок! – выкрикнула она. – Холодный и циничный мерзавец!
Вскочила и запустила хрустальным стаканом в Самсонова, он едва успел увернуться.
– Хочешь, чтобы всегда все было по-твоему! Вмешиваешься в чужую жизнь, лезешь в душу грязными руками…
Семейная ссора – невыносимое зрелище. Я вышел из дома. Цвет неба уже потерял яркость – первый признак приближающегося вечера. Я поднял лицо к небу и долго рассматривал редкие облака с розовыми брюшками. Мне было неуютно и одиноко. Хотелось вернуться в Москву и позвонить Марине. Хотя бы просто поболтать с ней, если уж она не сможет ко мне приехать.
Откуда-то вынырнул Кожемякин. Он был уже пьян и чем-то озабочен. Прошел мимо меня в дом, не сказав ни слова, будто и не заметил меня.
Проехала по соседней улице машина, и снова все стихло. Легкий ветерок приносил с клумбы сладковатый запах вечерних цветов. Я спустился по ступенькам и прошелся по асфальтированной дорожке до ворот. Уже знакомые мне «жигули» с надписью «Спартак» стояли через дом от нас.
Я вернулся в дом. У накрытого стола никого не было. И во всем доме стояла такая тишина, будто я один здесь и остался. На кухне тоже было пусто. Из неплотно закрытого крана бежала тонкая струйка воды. Я вернулся к столу и выпил две рюмки водки. В одиночестве пьют алкоголики и еще те, кому очень плохо. Мне было очень плохо. Если бы знал, на чем отсюда можно выбраться, – уехал бы не раздумывая.
Очень скоро появился Кожемякин.
– Хорош гусь! – пробормотал он. – Сам пьет!
Налил себе водки и выпил. Рюмку он поставил неверным движением, и та упала, звякнув о вилку. Было заметно, что до его обычного состояния ему остается всего ничего.
Минут через пять к нам присоединился Демин. Он был все так же мрачен.
– Может, будем возвращаться? – предложил я.
Демин посмотрел на меня тяжелым взглядом и ничего не ответил. Мне показалось даже, что он не расслышал моих слов.
– Вы не видели Загорского? – осведомился я.
– Видел, – объявил Кожемякин. – Шляется по дому и разговаривает сам с собой.
Он пьяно захихикал, так что трудно было понять – можно ли серьезно относиться к его словам.
Загорского я нашел на кухне. Он стоял у окна и нервно курил. Все-таки здорово ему досталось от Самсонова. Я хотел уйти незамеченным, но Загорский резко обернулся.
– Потерял вас, – пробормотал я извиняющимся голосом, не зная, что сказать.
– Я здесь, – холодно ответил Загорский. – Все это время.
Мне почему-то было очень неловко и неуютно.
– Пора возвращаться в Москву.
– Почему бы и нет, – поддержал меня Загорский.
У него был все такой же холодный голос.
– Я скажу Светлане…
– Потрудитесь.
В гостиной ее не было, Кожемякин, против обыкновения, не спал. Сидел за столом, мрачно всматриваясь в пространство перед собой. Наверное, будет большая драка. Так ведь мне объясняли: либо сон, либо дебош. Третьего не дано.
Я поднялся наверх и приблизился к двери спальни. Мне почему-то казалось, что Светлана именно там. Вместе с Самсоновым. Я вспомнил об этой паре и заскрипел зубами. Черт побери, какие сюрпризы подбрасывает нам иногда судьба!
Но в спальне никого не было. Я неслышно прикрыл дверь и стал заглядывать во все комнаты. Некоторые из них были заперты. Возле них я задерживался дольше и прислушивался. Так я бродил и даже не отдавал себе отчета в том, что хочу увидеть их вместе. Мне будет больно, еще больнее, чем сейчас, но именно этого мне и хотелось. Наверное, я заболел, но пока сам не понимал этого.
Светлану я нашел внизу. Спустился на первый этаж и, проходя мимо ванной комнаты, услышал плеск воды. Дверь была незаперта. Я толкнул ее, и Светлана резко распрямилась. Из крана била тугая струя воды.
– Пора ехать, – буркнул я.
Она потянулась за полотенцем и утопила в нем свое мокрое лицо, будто спряталась от меня. Наверное, проплакала все это время.
– Все уже готовы. Одну тебя ждем.
Я вернулся в гостиную, но Светлана появилась не сразу. Вошла и встала в дверях.
– Едем? – спросила коротко.
Сидевший к ней спиной Демин вздрогнул от неожиданности.
– Куда? – пьяно спросил Кожемякин.
– В Москву.
Кожемякин, ни слова не говоря, поднялся из-за стола. У него были неверные движения сильно пьяного человека. Демин тоже встал. Я вышел на кухню и сказал Загорскому, что мы уезжаем. Он коротко кивнул и загасил сигарету прямо в раковине.
Все уже стояли у цветочной клумбы.
– Надо бы предупредить Сергея Николаевича, – предложил я.
Мне никто не ответил. У каждого была своя причина промолчать. Мне показалось, что они готовы уехать не попрощавшись.
– Кто его видел? – спросил я.