Я услышал шаги. Алекперов уходил с поля боя, на котором он только что одержал всесокрушающую победу. Я дождался, пока он уйдет, и только после этого вышел из своего убежища. Демин стоял, облокотившись на перила, и смотрел вниз с обреченностью потенциального самоубийцы. Это был полный крах. Он даже не заметил меня.

– Душно, – сказал я, будто только что вышел из зала.

Демин обернул наконец ко мне свое лицо. В нем не было жизни.

– Вам плохо? – осведомился я.

– Н-нет.

Очень неуверенно сказал. Значит, ему не просто плохо, а очень плохо. Так бывает. И единственный выход – умереть, чтобы все проблемы разрешились разом. Я уже почти поверил, что он запросто способен сигануть с балкона на равнодушно-серый асфальт, и даже прикинул возможный исход. Насмерть, конечно, не убьется, не та высота, но руки-ноги поломает. Я на всякий случай встал ближе, чтобы воспрепятствовать, если он все же решится на прыжок. Кто бы мог подумать, что самсоновское место столь для него желанно?

– Ты думаешь, мы хваткие волки, Женя? – с тоской в голосе спросил Демин, глядя куда-то мимо меня. – Нет, мы – мелкие шавки.

Если бы я не слышал их с Алекперовым разговора, то ни за что не понял бы, что он имел в виду. Но сейчас мне оставалось лишь промолчать, чтобы не выдать ненароком своей осведомленности.

Глава 34

На лестничной площадке, у своей квартиры, я увидел Мартынова. Одетый в вылинявшую «джинсу», он сидел прямо на выщербленном полу и, когда я появился, буднично приветствовал: «А, вот и ты», – словно старшему следователю прокуратуры было не привыкать коротать время под чужой дверью, сидя на годами не мытом полу.

– Что-то случилось? – насторожился я.

– Ничего.

Мне показалось, что у него усталый вид.

– Давно ждете?

– Да.

– Извините, – на всякий случай сказал я.

– Ничего, мне не было скучно. Здесь какая-то девушка…

Я резко обернулся.

– Наверное, твоя, – определил Мартынов. – Мы поболтали с ней часик. Потом она ушла. – Он встал и потянулся. – А напрасно. Потому что ты пришел быстрее, чем можно было предполагать.

Я представил, как он смотрел на Марину цепким, оценивающим взглядом, и вдруг почувствовал прилив горячей ревности.

Вошли в квартиру. Мартынов прошелся, заглядывая во все углы с любопытством пса, попавшего в новую для него обстановку.

– Ничего квартирка, – оценил он. – Служебная?

– Для работы с агентурой, – пояснил я. – Выделили на время, пока я занимался Самсоновым.

Мартынов понимающе кивнул и поджал губы.

– Чаю хотите? Или кофе?

– Воды, – сказал он. – Холодной. Кипяченой.

Он пил воду большими жадными глотками. И снова почему-то напомнил мне пса. Осушил стакан, поставил его на стол.

– С Загорским пока ничего, – сказал он. – Если тебя это интересует.

Конечно, интересует.

– Не дает показаний?

– Дает, да еще как, – усмехнулся Мартынов. – Едва записывать успеваем. Но все не то.

Он говорил это ровным голосом, но я видел, как он раздосадован.

– Мы с ним беседовали почти сутки без перерыва. И – ничего.

– Может, он и не виноват? – попытался я выгородить несчастного Загорского.

– А может, виноват, – парировал Мартынов. – Просто нет у нас пока на него ничего.

– А экспертиза? – подсказал я. – Следы, отпечатки и все такое прочее?

– Какие следы? Там все затоптано, будто Мамай прошел. – Мартынов вздохнул.

– И что дальше? – спросил я.

– Ищем, – отрапортовал Мартынов.

– Пока только Загорского подозреваете?

– Мы всех подозреваем, Евгений. Просто Загорский – единственный, до которого мы смогли добраться без проблем. Не крикни он тогда Самсонову «Убью!», сейчас ходил бы на воле вместе с вами.

Мартынову, конечно, хотелось, чтобы «Убью!» мы накануне убийства крикнули хором. Тогда он имел бы законное основание упрятать всю группу в кутузку, где разговаривать с нами было бы намного легче.

– Загорский, кстати, ссылается на тебя, – неожиданно сказал Мартынов. – Говорит, что ты давно был в курсе его планов.

– Каких планов?

– Поездка в Германию, – пояснил Мартынов. – Он говорит, что собирался вылететь туда задолго до случившегося с Самсоновым, и ты можешь это подтвердить.

– Могу, – с чистым сердцем подтвердил я.

Мне было по-своему жаль Альфреда. К тому же я не был уверен до конца, что убил именно он. Но на Мартынова сказанное мной не произвело ни малейшего впечатления.

– А, это все чепуха, – махнул он рукой. – Парниша зарабатывал себе алиби.

– А если нет? Он действительно собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал.

– Почему? Было много работы?

– Дело не в этом. Просто они недолюбливали друг друга, как мне кажется.

– И поэтому Самсонов проявлял неуступчивость?

– Да.

Мартынов пожал плечами. Было видно, что сказанное мной он не рассматривает как алиби.

– Ну хорошо. Оставим это. Лучше расскажи, как похороны прошли.

Вот зачем он пришел! Узнать, что новенького мне довелось раскопать. Хвастаться особенно было нечем. Я коротко рассказал о событиях дня. Мартынов меланхолично кивал. Ничего нового я к его знаниям, похоже, не добавил.

– Как там вдова? – осведомился он.

– Ей тяжело, – не принял я его отстраненного тона.

Тут он вспомнил, наверное, что между мной и Светланой что-то было, и ради приличия сочувственно вздохнул.

– Да, – сказал, придав голосу скорби. – Ей сейчас не позавидуешь.

Посмотрел на меня испытующе.

– Плакала?

Я кивнул.

– На гроб падала? Рассудок теряла?

В его интонации мне послышалось что-то не очень хорошее. Я посмотрел Мартынову в глаза и вдруг понял, что он спрашивает – естественно ли вела себя Светлана, не было ли ее горе притворным. Я задохнулся от гнева и бешено завращал глазами.

– Ну-ну, – примирительно сказал Мартынов. – Я тебя понял. – Придвинул мне стакан. – Принеси мне еще водички, пожалуйста.

Чертов психолог! Хочет, чтобы я поостыл, пока хожу туда-сюда. И я действительно немного успокоился.

– Я тебя о том дне хотел спросить, – сказал Мартынов и выразительно посмотрел на меня.

– Сегодня читал протокол твоего допроса и обратил внимание на то место, где ты рассказываешь об эпизоде с Кожемякиным.