– Да. Я никогда раньше… – Он запнулся. – Да.
– Вы сказали «я никогда раньше». Вы имели в виду, что никогда прежде вам не приходилось видеть ничего подобного?
Я угадал. Он робко кивнул.
– Но вы не думали, что ваши воспоминания могут быть неточными, не так ли? – спросил я.
– Нет, сэр. Я все помню очень четко.
– Хорошо, – кивнул я. – Но прежде чем вы поняли, что это горит человеческое тело, у вас были какие-нибудь предположения, что бы это могло быть?
Он задумался.
– Ну, я подумал, что это может быть матрац. Или, может, старый диван. Сейчас это звучит довольно глупо, но… – Он замолчал, не договорив.
– Ничего. Я уверен, что все понимают вас. – Я посмотрел на присяжных. Они явно присоединялись ко мне и сочувствовали тому, через что пришлось пройти этому молодому человеку. – Ну что ж, – продолжал я, – вы сказали, что это было похоже на матрац или диван… значит, горевший предмет казался довольно большим?
– Да. Это был крупный мужчина.
– Верно. Так, а канистра с бензином… она лежала возле тачки?
– Я не видел там никакой тачки, – сказал он.
– В самом деле? Ну, тогда там, конечно, была каталка?
– Нет, и каталки не было.
Я изобразил крайнее удивление.
– А как насчет какой-нибудь тележки или повозки?
– Нет, ничего такого там не было.
– Позвольте-ка, я, кажется, чего-то не понимаю. Мистер Кэмпбелл в своем вступительном слове сказал, что убийство было совершено позади стадиона Хинчклифф, а затем тело перевезли на склад. Если это правда, то не хотите ли вы сказать, что кто-то отнес его на склад?
– Да, может быть.
– Какое расстояние было между телом и ближайшей дверью?
– Около сорока футов, – сказал он.
Я продолжал загонять его в угол.
– Значит, убийца был достаточно силен, чтобы протащить мертвое тело размером со старый диван больше чем сорок футов? – Я зашагал по направлению к Лори, дабы показать всю абсурдность утверждения, что человек ее габаритов мог сделать такое.
– Я думаю, у убийцы была какая-нибудь повозка и он забрал ее, когда уходил. Или она забрала.
– Тогда почему он оставил там канистру? – спросил я.
Дилан запротестовал, что свидетель не может знать внутренней мотивации убийцы, и Топор принял протест.
– Видели ли вы какие-либо следы колес или какие-либо другие следы, оставленные не человеческими ногами?
– Нет, но об этом вам лучше спросить следователя.
Я улыбнулся, зная, что таких следов возле склада обнаружено не было.
– Я так и сделаю, можете быть уверены.
Дилан задал еще пару вопросов, пытаясь исправить ущерб, который я мог нанести его версии.
– Офицер Спенсер, известно ли вам, из какого материала сделаны полы в том конкретном складе?
– Думаю, они цементные.
– Значит, вы не думаете, что тележка могла оставить следы?
– Думаю, не могла. Нет.
Дилан отпустил его, и когда Топор отложил слушание до завтра, я направился домой, собираясь заняться тем, что уже превратилось в ежевечернюю рутину. Мы с Кевином и Лори пообедали, обсуждая события дня в суде. Маркус должен был присоединиться к нам, когда ему будет что добавить, – надеюсь, это скоро случится. После обеда мы перебрались в гостиную, где обсудили свои планы и стратегию, а потом Кевин и Лори ушли, оставив меня наедине с моим чтением и подготовкой к допросу завтрашних свидетелей. Это было повторение давно пройденного, однако опыт показывает, что мне это полезно.
Было одиннадцать часов, и я сидел на диване, окруженный своими бумагами, когда в комнату вошла Тара. Она подошла и встала в паре футов от меня, словно ждала, что я позову ее.
– Ты пришла только потому, что Лори уже спит, – сказал я.
В ответ она запрыгнула на диван и улеглась дюймах в шести от меня.
– Мне нужны обе руки, чтобы разбирать материалы, так что извини, никак не могу тебя погладить, – сказал я.
Она наклонила голову, словно была озадачена тем, что я говорю. Здесь надо заметить, что наклон головы у Тары самый изящный, какой мне только доводилось видеть. Если бы «наклон головы» считался олимпийским видом спорта в восьмидесятые годы, даже судья из Восточной Германии дал бы ей десять очков.
Затем Тара придвинулась ко мне вплотную и устроилась, положив голову мне на бедро. Это была явная попытка напроситься на ласку, и я видел это за километр.
– Неплохая попытка, – сказал я. – Но ты меня не убедила.
Она лизнула мою руку, и в конце концов я сдался и провел следующий час, читая и гладя ее, пока мы оба не заснули.
С Кевином мы встретились в здании суда в девять утра и снова принялись обсуждать, как лучше повести себя с Ником Сабонисом, первым свидетелем, который связывает Лори с преступлением. Очень важно заставить присяжных сомневаться в его словах.
Первый вопрос Дилана относился к событиям ночи убийства, когда Ник был вызван на склад, и к действиям, которые он предпринял. Действия были стандартные и выполнены были хорошо – тут ничего не скажешь, но к Лори все это не имело никакого отношения.
Затем Дилан перешел к сути, и вопрос его относился к тому дню, когда Лори по моему заданию отправилась искать улики, которые, по словам Стайнза, он оставил позади стадиона Хинчклифф.
– Она находилась там всего несколько секунд, прежде чем направилась прямо к одежде и ножу, – сказал Ник.
– И вам показалось, что она знала, где находится то и другое? – спросил Дилан.
– Да, – кивнул Ник, – мне именно так и показалось.
– Вы определили, кому принадлежала одежда?
– Это была одежда обвиняемой, мисс Коллинз.
Я мог оспорить этот пункт, но у обвинения были данные анализа ткани и квитанции о продаже, и в данном случае протест привел бы к поражению. Нечего было пытаться доказать, что одежда не принадлежала Лори, тем более что она ей принадлежала.
– А пятна крови? Была ли это кровь подзащитной?
– Нет, анализ ДНК показывает, что кровь на одежде подзащитной принадлежала Алексу Дорси.
Дилан задал вопрос о канистре с горючей смесью, найденной в гараже Лори, а затем перешел ко второй части уравнения – Оскару Гарсии, заставив Ника сказать о ненависти, которую Лори питала к Оскару. Позже он дополнит это показаниями других свидетелей, чтобы подтвердить, что Лори испытывала ненависть, и упомянуть о том, что она была замечена возле дома Оскара.
Дилан, кажется, удивился, что я больше не протестовал, хотя добрая половина сказанного была основана на слухах. Кевин тоже был удивлен. Однако я чувствовал, что все это информация, которую присяжные и так сочтут правдой. А я не хотел, чтобы казалось, будто я пытаюсь скрыть правду, особенно потому, что я не мог этого сделать.