Засмеялся. Сейчас совсем не был похож на того чиновника, каким он мне представлялся десять дней назад. Милейший человек, если разобраться. Просто иногда ему приходится надевать маску.
– Я думал, будет плохо, – признался я.
– Дал повод. С Боярковым нехорошо получилось.
– Он выпрыгнул сам!
– Верю. Но ты там был. И они об этом знали.
– Откуда?
– Выследили.
– За мной следили?
– Да. Ты не замечал?
– Следили люди Бориса.
– Не-е-ет, – невесело засмеялся Мартынов. – Про тех забудь. Те дилетанты. За тобой присматривали и люди Ласунского. Это серьезнее.
– Какого Ласунского? Банкира?
– «Русский вексель», – сказал Мартынов. – Ограбленный и опозоренный банк. Они ничего не собираются тебе прощать.
– Считают меня своим врагом?
– Вроде того. С самого первого дня копают. Без шума и пыли. Так, что ты ничего не замечал. Я говорил тебе когда-то: там работают настоящие профи. И у них серьезные подозрения в отношении тебя.
– В чем подозревают?
– Соучастие в ограблении.
– Ошибочка!
– Ну-ну, – согласно кивнул Мартынов. – Только все неприятности начались с тебя.
– Не с меня, положим.
– И Жихарев спустя время обнаружился. Мертвый.
– Я его и убил, по-вашему?
– И с его женщиной ты как-то быстро подружился.
– Уже после всего случившегося!
– Но познакомились-то раньше. Свидетели есть. Получается, что разыграли как по нотам. Это не моя точка зрения. Это я конструирую возможную версию тех, кто вцепился в тебя мертвой хваткой. И конструкция получилась крепкая, сам посмотри. Они накопали против тебя кучу компромата и в любую минуту были готовы этот компромат слить. Но нужен был повод. И этот повод ты им дал.
Я даже не стал уточнять, что за повод. Потому что знал: гибель Бояркова. Убийство из ревности. Выглядело очень убедительно.
– Они были там, у дома Бояркова? – спросил я.
– Кто?
– Эти люди, которые за мной следили.
– Скорее всего – да. Потому что слишком споро завертелось колесо. Ночью все случилось, а к утру уже был готов ордер на твой арест. Так что они успели и посовещаться, и компромат на тебя слить, и подписание ордера организовать.
– У них свои люди в прокуратуре?
– Мы здесь не сами по себе, а чьи-то, – засмеялся Мартынов. – Прокуратура, как система, служит не закону вообще, а конкретным людям и кланам. Знаешь, какой первый вопрос возникает у всех, когда в прокуратуру приходит новый работник? Чей он человек? И в зависимости от ответа на этот вопрос с ним строятся отношения. Здесь война, Женя. Клан на клан. Правила суровы.
Тот клан, что обслуживал интересы Ласунского, попал впросак. Они вцепились в меня, а их противники – тот же Мартынов, к примеру, – очень быстро обнаружили шаткость воздвигаемой конкурентами конструкции и решили использовать оплошность противника. Стали вставлять палки в колеса. Одно из непреложных правил чиновничьей игры: не давай усилиться конкуренту. Умыли их, словом. И теперь могли праздновать победу. Мне просто повезло. Если бы не раздрай в прокуратуре, меня бы съели в два счета.
– Подписку о невыезде они с тебя в конце концов снимут, – сказал Мартынов. – Это лишь вопрос времени. И заживешь как прежде. Женишься наконец. На этой своей красавице. Ну, с телевидения которая.
– Полякова?
– Да. Теперь ты, как честный человек, должен на ней жениться.
– До сих пор не могу понять, почему она так поступила.
– Любит, – определил бестрепетно Мартынов.
– Плохо вы ее знаете. У нее вместо сердца – пламенный мотор.
– Но вытащить тебя она помогла, – засмеялся Мартынов.
Лично мне было не до шуток.
– А вы знаете, что исчезла Ольга Бояркова? – озвучил я терзавшие меня все десять дней страхи.
Мартынов перестал смеяться:
– Неужели?
– Да. Еще тогда, до моего ареста.
– Она в больнице, Женя, – сказал Мартынов, глядя на меня внимательно и с состраданием, как мне показалось. – Попала туда в день гибели своего мужа.
– А в чем дело? – осведомился я, похолодев, потому что видел лицо Мартынова и уже понял, что ничего хорошего он мне не скажет.
– Она вскрыла себе вены. Пыталась покончить жизнь самоубийством.
* * *
Ольгина палата была заперта на ключ. Мой провожатый, немолодой уже доктор, долго возился с замком, прежде чем его открыл. В палате обнаружилась кровать, на которой лежала бледная лицом Ольга. Единственное окно было забрано решеткой, дополненной мелкоячеистой сеткой. Не больница, а тюрьма.
– Это все в интересах самих больных, – сказал за моей спиной доктор, чутко уловив мои мысли.
Я обернулся к нему. Он понял и сделал шаг назад, за порог, но дверь не прикрыл и остался стоять в проеме двери безмолвным стражем.
Ольга скосила глаза, но головы не повернула. В ее взгляде не угадывалось ничего. Я опустился на пол у ее изголовья. Теперь мы были рядом.
– Здравствуй, – сказал я.
Чуть дрогнули ресницы. Поздоровалась.
– Прости, я не мог прийти раньше.
Никакой реакции.
– Доктор сказал мне, что тебя скоро выпишут, – солгал я, выдавая желаемое за действительное.
И снова никакой реакции. Мне показалось, что Ольга не в себе.
– Теперь я буду приходить к тебе каждый день.
Ее руки были укрыты стареньким больничным одеялом. Я не видел запястья, по которому Ольга полоснула лезвием.
– Я тут тебе принес кое-что. Ты скажи, чего тебе хочется, я завтра привезу.
Она смотрела на меня и явно слышала все, что я ей говорил, но молчала, будто в результате всех неприятностей потеряла способность говорить. В палате было сумрачно и прохладно. Сильный запах лекарств. И этот Ольгин взгляд. Под ним мне стало холодно.
Доктор за моей спиной выразительно кашлянул. Я сделал вид, что не услышал его призыва обернуться.
– Тебя не ограничивают в рационе? – спросил я у Ольги. – Я мог бы принести фруктов.
Слабое движение уголком рта в ответ. Фрукты ее не интересуют.
– Может быть, какие-то соки, – не сдавался я. – Или шоколад. Ты хочешь шоколада?
Та же гримаса в ответ. Доктор в дверях снова кашлянул. Я обернулся. Доктор показал взглядом, что для первого раза достаточно.
И тут Ольга заговорила. Я даже вздрогнул от неожиданности, услышав ее голос – обычный, совсем не слабый, против ожидания.