На следующий день в школе все только и обсуждали, что конкурс хоров, и каждый говорил, за кого он голосовал.
— За хор Халлвара Теноресена, — сказали одни.
— За хор, где дирижером Халлвар Теноресен, — сказали другие.
А третьи совсем коротко:
— За Халлвара Теноресена.
Последний тур «Кон-ХОР-са» проходил накануне вечером. Все, конечно, посчитали своим долгом посмотреть, а смотрели больше всего на самого Халлвара Теноресена.
На большой перемене девочки расселись на скамейке в коридоре и, поглощая принесенные из дома завтраки, принялись обсуждать его шелковистые волосы, добрые голубые глаза под челкой и идеальные зубы, выстроившиеся ровным заборчиком во рту.
— Если серьезно, — сказала Беатрис, которая была не только самой красивой девочкой класса, но еще и первой ученицей по математике, гимнастике, прыжкам через скакалку и во всем прочем, — то мне как бы кажется, что нам надо создать собственный хор. И тогда на будущий год мы примем участие в конкурсе.
И как и всегда, девочки дружно закивали в ответ на предложение Беатрис. Все, кроме Лисе, — ей и без того оказали великую честь, позволив присесть на самом краю скамейки.
Беатрис отбросила прядь длинных светлых волос и занялась изучением свежего маникюра на ногтях:
— Я как бы совершенно уверена, что мы выиграем. Я считаю, что как бы достаточно посмотреть на нас. Мы как бы излучаем очарование и внутреннюю красоту, и все такое.
Лисе закатила глаза к небу, но никто из девочек не заметил этого. А если бы заметил, то вряд ли одобрил.
— Но как бы нам этот хор организовать, Беатрис? — спросила одна девочка.
— Это очень легко, — заявила Беатрис. — Нам не хватает всего-навсего как бы дирижера.
— Но как бы его найти?
И тут вдруг откуда-то сверху раздался крик:
— Дирижера?!
В ту же секунду прямо перед ними что-то мягко приземлилось на две пары башмаков двадцать восьмого размера. Среди веснушек сияли глаза. На голове красовалась огромная оранжевая шапка.
— Прекрасно, я возьмусь за эту работу!
— Откуда ты такой как бы взялся? — спросила Беатрис.
— С полки для шляп, — ответил Булле, смял обертку от завтрака и бросил, так что она пролетела по изящной дуге прямо в мусорную корзину рядом с Лисе. — Когда начинать?
Беатрис закатила глаза:
— Нам как бы предлагают обзавестись рыжим карликом в роли дирижера?
Остальные девочки захихикали.
— И кто тогда за нас проголосует? — прошептала одна из них.
— Будут только смеяться, — прошептала другая.
— Это не очень актуально, малыш, — сказала Беатрис.
— Мое предложение действительно еще пять секунд, — заявил Булле. — Четыре, три… Ну, что скажете?
Ответом было единодушное «НЕ-ЕТ!».
— Ну что же, — сказал Булле. — Но не просите дать вам еще один шанс, когда мы победим через год.
— Мы? — спросила Беатрис.
— Да-с, — ответил Булле.
— Кто эти «мы»?
— Лисе — сопрано, и я — тенор.
Девочки разразились истерическим хохотом, а Лисе растерялась.
— Булле… — начала она.
— А название у вас есть? — фыркнула Беатрис.
— Ясное дело. — Булле стал выписывать в воздухе буквы, произнося название медленно и преувеличенно отчетливо: — «Совершенно Гармоничный и Очень Смешанный Хор Булле».
— Ха-ха, — насмешливо сказала Беатрис. — У вас как бы хор из двух певцов? А у Халлвара Теноресена их не меньше тридцати.
— Кто сказал, что у нас два певца? — возмутился Булле. — У нас их больше.
— И как бы кто еще?
— Н-ну, доктор Проктор — баритон, — начал Булле и закрыл один глаз, считая на пальцах, словно запомнить всех было невероятно трудно. — И… среди альтов у нас есть его возлюбленная Жюльет Маргарин. И еще Перри, у него самый высокий дискант.
— А Перри это как бы кто?
— Это семиногий перувианский паук-упырь. Его верхние ноты такие высокие, что немузыкальный человек вообще не воспринимает их. Но голос очень красивый.
— Фи, — сказала Беатрис. — Ты как бы выдумываешь все это, как обычно, Булле. Все знают, что нет в природе никаких семиногих перу… перу…
— Ах нет? — сказал Булле. — Тогда поздоровайся… — он сорвал с себя оранжевую шапку, — с Перри!
Девочки вскрикнули. Некоторые уронили недоеденные бутерброды на пол. На голове у Булле действительно сидел черный кривоногий паук. Правда, его вид не был особо перувианским и не выдавал особой кровожадности или стремления петь, но это был, несомненно, паук. И если сосчитать, то да, у него было семь ног.
— И эт-то вот как бы может петь? — недоверчиво спросила Беатрис.
— Конечно, — сказал Булле. — Неужели ты не слышишь? — Он закрыл глаза и стал раскачивать головой, напевая: — Аллилуйя, аллилуйя…
Девочки смотрели на Булле и паука, раскрыв рот. Лисе вздохнула. Это было еще более мучительно, чем обычно.
— Если серьезно, — сказала Беатрис, — то я слышу только тебя, глупый коротышка.
— Ну конечно, — вмешалась Лисе. — Он же сказал, что немузыкальный человек не может воспринимать высокие ноты пауков-упырей.
Беатрис широко раскрыла глаза. Она всегда и во всем была первой, а Лисе заявила, будто у нее, Беатрис, нет музыкального слуха!
— Аллилуйя, аллилуйя, — запела Лисе, стараясь качать головой в такт движениям Булле.
— Если серьезно, — фыркнула Беатрис и встала, — то мы, хористы, уходим отсюда.
И они, задрав нос, прошествовали мимо Лисе, Булле и Перри на школьный двор.
— Да-да, — сказала Лисе. — Такие они подруги. И такой у них хор. А мне они выделили местечко на своей скамейке.
— Теперь стало просторнее. — Булле подсел к ней. — И кому надо петь в хоре, когда можно играть в оркестре?
Подумав, Лисе решила, что Булле прав.
— Ничего не скажешь, замечательный паук.
Булле и Лисе вздрогнули от неожиданности. Потому что они не слышали шагов. Над ними нависала сгорбленная фигура учителя труда Грегора Гальваниуса. Он смотрел на них — или, точнее, на Булле — взглядом, в котором определенно чувствовалось нечто хищное.
— Господин Ик, — вырвалось у Булле.
— Господин Ик? — переспросил Гальваниус. Глаза у него были немного навыкате, веки дергались, взгляд был прикован к Перри. — Так ты назвал этого молодца?
— О, его? — сказал Булле. — Друзья зовут его Перри. Вы любите пауков, господин Гальваниус?