— Это потому, что тебя легко обмануть, — прошептал Трюм.
— Да, меня легко обмануть, — кивнул Трульс.
— Будем бросать, — прошептал Трюм. — В голову.
— Да-да, разобьем его мерзкую башку, — подхватил Трульс и поднял руку с ледяным снежком.
— Позвольте, я немного облегчу вам кидание снежков в мою голову, дорогие братья Тране, — сказал Булле и снял с головы оранжевую шапку.
— Ха-ха! — засмеялись близнецы и отвели назад руки как можно дальше.
— А что это у него на голове? — спросил Трюм.
— Животное, — сказал Трульс.
— Я вижу, что животное, но какое?
— Маленькое животное.
— Может быть, это вошь?
— Да, — засмеялся Трульс. — У гномика водятся вши! Кидай!
— Приступайте. — Булле стоял совершенно неподвижно и улыбался. — Но как ваш добрый сосед, я обязан сделать предупреждение о последствиях бросания ледяных снежков в семиногого перувианского паука-упыря.
— Бросаем в голову! — крикнул Трульс.
— Подожди! — сказал Трюм. — Какое еще пре… предуп… ждение?
— Видите ли, — начал Булле, — будучи перувианцем, этот паук-упырь вырос в покрытых снегами, истерзанных постоянными войнами Андах, где снежки — часть суровой повседневной жизни. Вы слышали о тридцатилетней войне снежками? Нет? Хорошо, я скажу так. Если в Перри попадает снежок, он инстинктивно…
— Подожди! — сказал Трульс. — Что значит «ин-сти-нкт…»?
— Это значит «месть»! — крикнула Лисе и удивилась, услышав собственный голос. Но все равно продолжила: — Он заползает в ухо тому, кто бросил снежок. И ползет до самого мозга…
— Ой! — сказал Трюм.
Трульса так поразила эта новость, что он попробовал засунуть в ухо палец, но забыл, что на руках варежки.
— И начинает высасывать, — не унималась Лисе.
— Высасывать?! — хором закричали двойняшки.
— Пока не высосет… — прошептал Булле.
Трульс и Трюм машинально наклонились к нему.
— …весь мозг. — Он с хлюпаньем втянул ртом воздух, и двойняшки испуганно отскочили на шаг назад.
— Сначала из памяти исчезают таблица умножения и названия стран Европы, — сказала Лисе. — Потом все, чему учили в школе. — Ей показалось, что это не произвело впечатления, и она продолжила: — Ты забываешь ноты песни «Да, мы любим этот край», имена всех своих друзей, дорогу домой, и наконец ты забываешь, как тебя зовут.
Но Трюм только зевнул.
— А потом… потом… — продолжала Лисе, — потом…
Трульс поднял над головой руку со снежком.
— Ты разучиваешься есть, — сказал Булле. — Становишься тонким, как спичка, и умираешь с голоду.
Трульс и Трюм уставились на Булле широко раскрытыми испуганными глазами.
— Ну вот, опять, — заикаясь, сказал Трульс. — Он нам лапшу вешает!
— Фи! — сказал Трюм, протянул руку к голове Булле, потом вернул ее назад и раскрыл варежку.
В варежке сидел Перри.
— Ха-ха! — с триумфом произнес Трюм. — Я его схватил! Самый обыкновенный спаук!
— Оторви у него ногу! — крикнул Трульс и запрыгал. — Нет, оторви три ноги! И будет тогда трехногий перу… перуви… спаук-упырь!
— Я бы не советовал это делать, — сказал Булле.
Близнецы обернулись к нему.
— Всем известно, что трехногий перувианский паук-упырь втрое опаснее семиногого!
Близнецы уставились на паука.
— Лучше ты, — сказал Трюм и протянул варежку с пауком брату.
— Я? — сказал Трульс и отскочил. — Нет, уж лучше ты!
— Нет, ты! — сказал Трюм и взмахнул варежкой.
— Ты!
— Позвольте, это сделаю я! — вызвался Булле и отнял варежку.
Он осторожно взял Перри и усадил его себе на голову. Потом надел оранжевую шапку и отдал варежку Трюму.
— Но только тогда, когда вернусь домой, — сказал Булле. — Подобные операции с пауками должны проводиться при соблюдении строгих правил, специальной газовой горелкой, под наркозом и в присутствии взрослых. О’кей?
— О’кей, — тихо согласился Трюм.
— Пусть о’кей, — сказал Трульс.
— Желаю вам узнать еще много нового в этот прекрасный день, — сказал Булле.
И Лисе с Булле продолжили путь в школу.
— Я не знал, что ты способна на это, — сказал Булле, когда они отошли достаточно далеко.
— На что? — спросила Лисе.
— «Забываешь таблицу умножения и ноты „Да, мы любим этот край“». Ты сочиняешь лучше меня.
— Никто не сочиняет лучше тебя, Булле.
Она с хлюпаньем втянула ртом воздух. И они рассмеялись так, что толкнули друг друга и чуть не упали на скользком льду.
Так они и шли дальше, обмениваясь дружескими тычками, хохоча и издавая хлюпающие звуки.
Только в середине первого урока, когда фрекен Стробе заговорила о распространенных дефектах речи у норвежцев, Лисе все поняла. Поняла, что именно было не так. С ее родителями. И со многими другими людьми тоже. С Трульсом и Трюмом. С Беатрис.
И если хорошенько подумать, то это касалось всех людей вокруг нее. И когда она это поняла, у нее не только волосы на голове, но и почти незаметные волоски под мышками тоже встали дыбом.
— Помнишь, как вчера доктор Проктор сначала сказал «похититель носков», а потом «дефект речи»? — спросила на перемене Лисе. Они с Булле стояли на сугробе в школьном дворе и смотрели сверху вниз на остальных школьников, взахлеб обсуждавших Халлвара Теноресена и «Фанни войсиз». — Вчера папа произнес «струда» вместо «труда», а мама «сплавники» вместо «плавники». Разве это не дефекты речи?
— Может быть, это случайно? — предположил Булле. — Может быть, они плохо произносят «т» и «п». Как бы путаются.
— Нет, ты подумай хорошенько, — сказала Лисе. — Разве ты не заметил, что в последнее время почти все стали говорить так?
Булле подумал.
— Раз уж ты это говоришь, — сказал он, — то сегодня утром мама просила меня поставить на плиту «скофейник». А сестра сказала «прашиваю» вместо «спрашиваю».
— Но это же обратный случай!
— У моей сестры вообще крыша набекрень и все наоборот.
— И еще, — сказала Лисе. — Ты знаешь, что передали вчера в новостях?
— Что женщины в ходе всемирного опроса выбрали Булле мужчиной года?
— Нет. Что у людей все чаще воруют носки.