Тоби стал наемным убийцей с подпольной славой, и чем дальше, тем меньше его занимало, кем он был раньше и кто жил до него. Когда он заработал столько, что ему хватило бы на исследование собственного прошлого, он уже сильно отдалился от вереницы своих предков. Он сам уничтожил «прошлое», насколько смог его проследить. Так с чего бы ему переживать из-за того, что происходило задолго до его рождения с другими людьми, преодолевавшими те же трудности и несчастья?
Тоби рос в квартире на окраине города, в одном квартале от престижных улиц, и на стенах его дома не было портретов предков.
Он обожал своих бабушек — несгибаемых женщин, родивших по восемь детей каждая, любящих, ласковых, с мозолистыми руками. Но бабушки умерли, когда он был совсем маленьким — его родители были самыми младшими детьми.
Обе эти женщины устали от прожитой жизни и умерли быстро, без каких-либо драматических эффектов, в больнице.
Зато им устроили пышные похороны со множеством родственников и цветов. Люди плакали, потому что это поколение, поколение больших семейств, покидало Америку.
Тоби никогда не забывал своих родных. Многие из них добились в жизни успеха, не совершая убийств и грехов, но к девятнадцати годам он был уже полностью от них отрезан.
Тем не менее наемный убийца время от времени тайно наводил справки об удачных замужествах или применял свои компьютерные навыки, чтобы проследить за впечатляющей карьерой адвокатов, судей и священников, происходивших из его семьи. Он помнил, как в раннем детстве играл со своими кузенами, и не мог забыть бабушек, собиравших внуков вместе.
Бабушки качали его в большом деревянном кресле-качалке, которое продали старьевщику через много лет после их смерти. Пока они были живы, Тоби слушал их старинные песни. Время от времени он напевал отрывки из этих песен. «Эй, ребята, нашу галку переехал паровоз» или мучительно-нежный напев: «Скажите тете Роди, скажите тете Ро-о-оди, что старая гусыня померла. Старая гусыня, серая гусыня пойдет на одеяло Толстяку».
Были еще напевы чернокожих, которые вечно присваивают белые.
«Детка, ступай поиграй во дворе, не слушай белых детей. Видит Господь, душа в твоем теле белого снега белей».
Эти песни были вестями из духовного сада, звучавшими для него, пока обе бабушки были живы. К восемнадцати годам Тоби повернулся спиной ко всему, что касалось его прошлого, за исключением музыки.
Десять лет назад, когда ему исполнилось восемнадцать, он ушел из того мира навсегда.
Он просто исчез. Никто из прежних знакомых, мальчиков и девочек, тетушек и дядюшек, не винил его за это, но они были удивлены и смущены его поступком.
Они опасались, и не без причины, что он скитается неизвестно где, как неприкаянная душа. Они даже боялись, что он мог сойти с ума, стать лепечущим уличным попрошайкой. То, что он забрал с собой чемодан одежды и свою драгоценную лютню, обнадеживало, но родственники больше никогда не видели его и не слышали о нем.
Дважды в год они давали объявление о том, что ищут Тоби О'Дара, юношу со свидетельством об окончании иезуитской средней школы, профессионально играющего на лютне. Однако ни разу не получили призрачной надежды его отыскать.
Один из его двоюродных братьев часто слушал запись, которую сделал сам, когда Тоби играл на углу улицы. Но Тоби об этом не знал, он просто не мог об этом знать. Потенциальное тепло такого отношения не коснулось его.
Как-то раз его бывшая учительница из иезуитской школы разослала запрос о Тоби О'Даре во все консерватории Соединенных Штатов. Но Тоби О'Дар не числился в списках учебных учреждений.
Можно сказать, что кое-кто из семейства горестно скорбел о потере необычайной нежной музыки Тоби О'Дара, об исчезновении мальчика. Тоби обожал свой инструмент эпохи Возрождения и был готов объяснять всем и каждому, что это такое, почему он предпочитает лютню и эти мелодии на улице, а не гитару и рок.
Думаю, вы поняли меня: его семья была доброй породы, все эти О'Дары, О'Брайаны, Макнамарисы, Макгоуэны и те, кто с ними породнился.
Однако в любом семействе встречаются дурные люди, слабые люди, люди, не способные или не желающие противостоять испытаниям жизни и показательно проваливающиеся. Их ангелы-хранители рыдают; демоны, направляющие их, пляшут от радости.
Но только Создатель решает, что ждет их в самом конце.
Именно так обстояло дело с отцом и матерью Тоби.
Однако по обеим линиям Тоби получил значительные преимущества музыкальный талант и еще более ценный дар — способность любить. Кроме того, Тоби унаследовал живой ум и необычайное, непотопляемое чувство юмора. Он был наделен богатым воображением, помогавшим ему строить планы и мечтать. Порой его тянуло к мистическому. Страстное желание стать доминиканским священником, осознанное в двенадцатилетнем возрасте, не прошло, как бывает у подростков, когда у него появились амбиции по завоеванию мира.
Тоби никогда не переставал посещать церковь, даже в самые сложные школьные годы. Иногда у него появлялся соблазн пропустить воскресную мессу, но на его попечении оставались брат и сестра, и он чувствовал себя обязанным подавать им хороший пример.
Возможно, если бы он мог перенестись на пять поколений назад и увидеть собственных предков, денно и нощно изучающих Тору в синагогах Центральной Европы, он не стал бы убийцей. А если бы он перенесся еще дальше во времени и увидел своих предков, пишущих картины в итальянской Сиене, он бы с большей отвагой стремился к воплощению самых сокровенных надежд.
Но он понятия не имел о существовании этих людей. Не знал он и о том, что с материнской стороны в его роду были английские священники, пострадавшие за веру при Генрихе VIII, а его прадед по отцовской линии тоже хотел стать священником, но не сумел закончить школу, отчего его мечта не осуществилась.
Почти никто из смертных не способен проследить свое происхождение дальше так называемых «темных веков» раннего Средневековья. Лишь избранные семьи могут проникнуть в слои времени и найти там вдохновляющие примеры.
Слово «вдохновляющий» в случае Тоби не пустое, потому что он всегда был вдохновенным убийцей. Точно так же, как до того был вдохновенным музыкантом.
Своим успехом на поприще убийств он в немалой степени был обязан тому, что внешне не принадлежал ни к какому определенному типу, хотя был высоким, грациозным и красивым.
С двенадцати лет его черты несли на себе отпечаток интеллекта, а когда он волновался, в выражении его лица проявлялся некий холод, неизменная тень сомнения. Но эта тень сразу же проходила, словно он не хотел выдать своих чувств, но и не хотел держать их в себе. Как правило, Тоби вел себя очень спокойно, и люди находили его весьма примечательным и привлекательным.
Уже в школе его рост составлял шесть футов и четыре дюйма. Светлые волосы с годами приобрели пепельный оттенок, а в спокойных серых глазах светились сосредоточенность и мягкое любопытство, а также желание никого не обидеть.