— Выходите, ответьте перед всеми! — требовала она. Леди казалась абсолютно искренней и в высшей степени огорченной. — Меир и Флурия, я требую. Сейчас же покажите Лию или скажите, где она. Мы сыты по горло вашей ложью!
Она развернулась, и ее голос зазвенел над толпой:
— Расскажите нам что-нибудь более правдоподобное, чем глупая ложь, будто девочку увезли в Париж!
Толпа разразилась одобрительными криками.
Я приветствовал доминиканцев, приблизившихся ко мне, и вполголоса пояснил им, что я брат Тоби, пилигрим, который прошел через многие земли.
— Хорошо, ты успел вовремя, — произнес самый высокий и самый величественный из братьев. — Я брат Антуан, здешний настоятель, как ты, без сомнения, знаешь, если побывал в Париже. А эти евреи отравили собственную дочь, потому что она осмелилась прийти на Рождество в собор.
Хотя он старался говорить тихо, от его слов леди Маргарет сейчас же разрыдалась, а за ней и Нелл. Вокруг нас раздавались крики и дружные возгласы.
Юная девушка Нелл была одета так же роскошно, как и мать, но куда более сильно расстроена. Она качала головой и рыдала:
— Это я, я виновата. Это я привела ее в церковь!
Священник в белом одеянии сразу же начал ссору с тем братом, что говорил со мной.
— Это брат Джером, — послышался шепот Малхии. — Как ты сам увидишь, он возглавляет противников этой кампании по созданию очередного еврейского мученика.
Я ощутил облегчение, услышав его голос. Но как мне расспросить его, чтобы узнать больше?
Я почувствовал, как он толкает меня вперед, и вдруг оказался прижатым спиной к двери большого каменного дома, в котором, судя по всему, и жили Меир с Флурией.
— Прошу прощения, я человек нездешний, — проговорил я, и мой голос прозвучал совершенно естественно, — но почему вы так уверены, что произошло именно убийство?
— Ее нигде не могут найти, вот почему мы уверены, — ответила леди Маргарет.
Да, это была одна из самых привлекательных женщин, каких я видел в жизни, хотя глаза у нее покраснели от слез.
— Мы взяли Лию с собой, потому что она хотела увидеть младенца Христа, — сказала она горестно, и губы у нее задрожали. — Мы и подумать не могли, что собственные родители отравят ее и завалят мертвое тело камнями. Заставьте их выйти. Заставьте их ответить!
Толпа стала выкрикивать эти слова, и тогда священник в белом, брат Джером, потребовал тишины.
Он посмотрел на меня.
— В этом городе и без тебя хватает доминиканцев, — произнес он. — И у нас есть свой святой в соборе, маленький святой Уильям. Злобные иудеи, которые его убили, давно мертвы, и они не избежали наказания. Но твои братья-доминиканцы хотят собственного святого, как будто наш недостаточно для них хорош.
— А сейчас мы прославляем маленькую святую Лию, — сказала леди Маргарет хриплым трагическим голосом. — Мы с Нелл стали причиной ее гибели… — Она задохнулась. — Все знают о маленьком Хью из Линкольна и об ужасах…
— Леди Маргарет, здесь вам не Линкольн, — настойчиво прервал ее брат Джером. — И у нас нет доказательств, какие обнаружились в Линкольне, чтобы считать это убийством. — Он развернулся ко мне. — Если ты пришел помолиться у гробницы маленького святого Уильяма, милости просим, — произнес он. — Я вижу, ты образованный монах, а не обычный нищий. — Он сверкнул глазами на других доминиканцев. — И я прямо сейчас могу тебе сказать, что маленький Уильям — настоящий святой, слава о нем идет по всей Англии, а у этих людей нет никаких доказательств, что дочь Флурии, Лия, когда-либо принимала крещение.
— Она приняла крещение кровью, — гнул свое доминиканец брат Антуан. Он говорил с уверенностью проповедника. — Разве мученичество маленького Хью не говорит нам о том, на что способны эти евреи, если им позволить? Юная девушка погибла за веру. Она погибла, потому что вошла в церковь в канун Рождества. Этот мужчина и эта женщина должны ответить не только за противоестественное убийство собственной плоти и крови, но и за убийство христианина, потому что Лия стала христианкой.
Толпа ревом выразила свое одобрение, однако я видел, что многие не поверили его словам.
Как и чем я могу здесь помочь? Я повернулся к двери, постучал и произнес негромко:
— Меир, Флурия, я пришел, чтобы вас защитить. Пожалуйста, откройте мне.
Я не знал, слышат они меня или нет.
Тем временем добрая половина города собралась перед домом, и вдруг с ближайшей колокольни зазвучал набатный колокол. Толпа запрудила улицу между каменными домами.
Внезапно люди бросились врассыпную перед приближавшимися солдатами. Я увидел прекрасно одетого человека, ехавшего верхом, его седые волосы развевались на ветру, у бедра висел меч. Он остановил коня в нескольких ярдах от двери дома, у него за спиной замерли еще пять-шесть всадников.
Некоторые из собравшихся сейчас же скрылись. Остальные завопили:
— Арестовать их! Арестовать евреев! Арестовать их!
Они придвинулись ближе, когда прибывший спешился и подошел к людям, стоявшим под дверью. Его взгляд скользнул по мне, не выразив ни малейшего удивления.
Не успел этот человек раскрыть рот, как заговорила леди Маргарет.
— Господин шериф, вы знаете, что эти люди виновны, — заявила она. — Вы знаете, что их видели в лесу с каким-то тяжелым свертком. Нет сомнений, они закопали бедное дитя прямо под старым дубом.
Шериф, крупный грузный седовласый и седобородый мужчина, с возмущением огляделся по сторонам.
— Сейчас же остановить колокол! — прокричал он одному из своих людей.
Он снова оглядел меня, однако я не сдвинулся ни на шаг.
Шериф развернулся и обратился к толпе.
— Я должен напомнить вам, добрые люди, что эти евреи составляют собственность его величества короля Генриха, и если вы причините какой-либо ущерб им или их имуществу, вы причините ущерб королю, и в таком случае я арестую вас и заставлю отвечать по закону. Это королевские евреи. Они крепостные короны. А теперь уходите. Или у нас в каждом городе королевства будет по малолетнему мученику?
Эти слова вызвали бурю протеста и споров.
Леди Маргарет сейчас же схватила шерифа за рукав.
— Дядя! — взмолилась она. — Здесь совершилось ужасное зло. Нет, это не просто трусливое преступление, совершенное против маленького святого Уильяма или маленького святого Хью. Здесь воплощенное зло. После того, как мы в канун Рождества повели девочку в церковь…
— Сколько раз я буду выслушивать это? — перебил он. — Сколько долгих дней мы жили с этими евреями мирно, и вот теперь мы ополчимся на них, потому что юная девица, не попрощавшись, отправилась к своим милым друзьям-иудеям?
Набат умолк, однако улица была забита народом, мне даже показалось, что некоторые сидят на крышах.