Смертоносное путешествие подарило мне новое знание. Я понял, что убийство уже не приносит мне радости. Я больше не был малахом.
Теперь я думал только о любви и хотел посвятить себя ей.
По правде говоря, я так устал, что последние из кровавых расправ, Когда пришлось уничтожить приспешников Грегори в Берлине и Испании, дались мне нелегко, но я собрался с силами и стойко выдержал испытание.
Сражение с Храмом разума еще не закончилось.
Но я вышел из игры.
И мгновенно почувствовал огромное облегчение. Я без труда вернул себе тело. После такого безумного возбуждения естественно было обрести форму и явиться в мир существом, которое могут видеть, слышать и ощущать. А вот чтобы стать невидимым, требовались ловкость и мастерство.
Целую неделю я странствовал по свету и нашел это захватывающе интересным.
Я посетил пустыни Ирака и руины греческих городов, а также многие музеи, где были выставлены артефакты времен моей юности, и подолгу молча стоял перед каждой витриной.
Перемещение в образе духа отнимало много энергии. Я оставался сильным в любой своей форме, однако принимать чужой облик становилось все труднее.
Как тебе известно, ибо ты видел это собственными глазами, частички моей плоти не смешались с частичками тела Натана, когда я призвал его к себе. Его плоть уже сгнила в могиле, и мне стало стыдно, что я посмел ее потревожить.
Странствуя по миру, я не переставал учиться. Я заглядывал в книжные магазины и библиотеки и провел множество бессонных ночей над страницами. Я смотрел телевизионные передачи и узнавал, что во всех странах продолжается захват Храмов разума и происходят массовые самоубийства. Но эти репортажи постепенно уходили на второй план, уступая место другим новостям. Если в начале недели о раскрытии заговора и уничтожении Храмов разума кричали все газетные заголовки, то к концу ее только «Нью-Йорк таймс» помещала материалы об этом на первой полосе, да и то почти в самом низу.
Глянцевые журналы тоже утратили интерес к Храму. Мир продолжал жить, происходили другие события, появлялись новые темы.
По ночам я читал и твои книги. А потом отправился в твой дом в Нью-Йорке.
Я пришел сюда, потому что искал встречи с тобой. Ты помнишь, что у тебя была сильная лихорадка?
Все остальное тебе известно. Я по-прежнему могу менять форму и путешествовать невидимым. Но принимать облик другого человека мне все труднее.
Теперь ты понимаешь? Я не человек. Я совершенный дух, каким всегда мечтал стать. Об этом я грезил в самые тяжелые моменты, когда только ненависть помогала мне выжить.
Я не знаю, что произойдет дальше. Теперь тебе известна моя история. Я мог бы рассказать больше — о своих недостойных повелителях или о крохотных существах, которых видел, но всему свое время.
Настал конец моим приключениям. Я не умер. Я силен и могуществен. И кажется, лишен недостатков. Возможно, я бессмертен. Как думаешь, почему? Чего еще хочет от меня Бог?
Вспомнят ли обо мне Рашель, Эстер и Натан? Неужели блаженство, обретаемое за гранью, заключается в умении забывать и появляться только по зову?
Я звал. Звал не переставая. Но они не откликаются. Я знаю, что они в мире и безопасности. Знаю, что когда-нибудь и мне позволят увидеть свет. А пока цель жизни состоит в обретении знаний и любви — именно этим я намерен заняться.
Может, кровь Грегори заставляет меня скитаться? Не имею представления. Понимаю только, что цел и невредим, и отныне служу только самому себе.
Да, я убивал, но не ради убийства, а чтобы воспрепятствовать его совершению, не ради очередного повелителя, а чтобы избавиться от него. Не ради какой-то одной идеи, а во имя многих идей. Я убивал не ради смерти как таковой — смерти, желанной больше всего на свете, о которой мечтал как о великой милости, дарующей покой и отдых. Нет. Все, что я делал, я делал ради жизни, ради того, чтобы другие могли за нее бороться. Я отвернулся от света и убил человека, строившего грандиозные планы.
Помни об этом, Джонатан, когда будешь писать свою повесть. Я убил Грегори Белкина. Я отнял у него жизнь.
Уготовил ли Бог мне особое предназначение? Облегчил ли Он выполнение моей задачи? Даровал ли мне видения и знаки? Был ли Мардук моим защитником и хранителем? Или он, как и все духи, встречавшиеся на моем пути, существовал лишь в мечтах страдающего от одиночества смертного, непрестанно грезящего о небесах?
Наверное, повествование мое показалось тебе сумбурным. Но пойми, это просто очередная глава бесконечной саги о не всегда разумных поступках, порожденных волей порочного человека, о поразительных успехах, мелких и в то же время далеко идущих амбициях заурядных людей, таких как я, как Грегори…
Подозреваю, нас всех можно назвать заурядными. Но помни, что я был свидетелем всего, о чем тебе рассказал. Помни, что едва отвернувшись от Божественного света, я совершил очередное убийство. Все мое повествование и вся моя жизнь с самого начала связаны со смертью.
Но и сейчас я знаю о смерти не больше любого обычного человека. Наверное, даже меньше, чем ты.
Не плачь, моя беби.
Плачь.
Я знаю — лягушка съела белого мотылька.
Лягушка не плакала.
Поэтому она и лягушка.
Мотылек не плакал.
Теперь мотылька нет.
Моя беби, не плачь. Плачь. У тебя есть выбор.
Я тоже буду плакать.
Я буду оплакивать тебя.
Стэн Райс. Агнец божий (1975)
Настало утро — ясное, тихое и холодное. Он приготовил мне завтрак и только тогда признался, что всю ночь не смыкал глаз. Я съел сваренную им горячую мамалыгу, мы легли рядом и уснули.
Проснувшись, я увидел его улыбающееся лицо.
— Джонатан, — сказал он, — я не оставлю тебя здесь. Ты тяжело болен и должен вернуться домой.
— Ты прав, Азриэль, — согласился я. — Но сейчас я не могу думать ни о чем, кроме твоей истории. Она полностью сохранилась на пленке?
— Да, в двух экземплярах, — со смехом подтвердил он. — Ты напишешь ее для меня, когда сможешь. Только прошу, если не захочешь делать это сам, передай пленки кому-нибудь другому. Обещай мне. А сейчас пора собираться. Я отвезу тебя домой.
Мы быстро упаковали вещи и уже через час сидели в джипе. Азриэль потушил огонь в очаге и задул свечи. Поскольку я все еще мучился лихорадкой, он тепло укутал меня на заднем сиденье, чтобы я мог подремать. Магнитофонные пленки я крепко прижимал к себе.
Машина мчалась с бешеной скоростью, но я был уверен, что Азриэль не способен подвергнуть меня опасности.
Время от времени выходя из забытья, я видел перед собой густую гриву темных волос, и сидевший на водительском месте Азриэль с улыбкой поворачивался ко мне.