«А если я не выдержу три дня?»
«Выдержишь. Другим удавалось. Только после этого мы сможем облегчить твою смерть — скажем, положить немного золота тебе в рот. Это не причинит тебе боли».
«Не сомневаюсь. Ты даже не представляешь, как я презираю тебя».
«Меня это не волнует. Ты еврей. Ты никогда не любил меня. И никогда не любил нашего бога».
«О нет, он его любит, и это самое печальное. Но ты не должен бояться, Азриэль, ибо твоя жертва во славу Израиля столь велика, что наш Господь Воинств, Господь Саваоф, дарует тебе прощение, и твое смертное пламя станет частью его великого пламени. Я торжественно клянусь тебе в этом», — произнес Енох.
Я недоверчиво рассмеялся и отвернулся, желая тем самым подчеркнуть свое презрение, и тут увидел, что все помещение заполнено духами. Словно облачка дыма, призраки сновали повсюду. Я не мог определить, кто они или кем были когда-то, ибо из одежды на них практически ничего не осталось, кроме разве что туник или рубах свободного покроя, а некоторые духи и вовсе утратил и форму, и я видел только обращенные ко мне лица.
«В чем дело, сын мой?» — спросил Кир.
«Ни в чем, — ответил я. — Просто вокруг меня толпятся потерянные души, и я надеюсь, что найду покой в пламени моего бога. Хотя… Глупо, наверное, даже думать об этом».
«А теперь оставьте нас, — подал голос Ремат. — Мы должны привести его в надлежащий вид и подобающе одеть, чтобы он стал самым прекрасным Мардуком из всех, кого когда-либо везли по Дороге процессий. А ты, старуха, исполнишь обещание и расскажешь, как приготовить золотой состав и нанести на кожу, волосы и одежду».
«Иди, отец, — попросил я. — Но я хочу непременно увидеть тебя завтра. Знай, что я люблю тебя. Знай, что я прощаю тебя. Добейся процветания нашего дома, сделай могущественным наш народ».
Я наклонился и крепко поцеловал его в губы и в обе щеки. Потом посмотрел на Кира.
Несмотря ни на что, он не прогнал меня. Тем временем отец ушел; жрецы унесли спящего Набонида и увели пьяного, бессвязно бормочущего Валтасара, который казался полностью сбитым с толку и словно в любой момент ожидал, что его убьют. Меня совершенно не интересовало, что станет с ними обоими. Я прислушивался к удаляющимся шагам отца, пока звук их не стих окончательно.
Енох вышел вместе со старейшинами, но прежде произнес длинную витиеватую речь, из которой в памяти не сохранилось ни слова. Помню только, что она походила на плохое подражание Самуилу.
Кир смотрел на меня, и в его глазах явственно читались симпатия и прощение — прощение за мою грубость, за неуважительное отношение, за отсутствие смирения, учтивости и за несоблюдение правил этикета.
«Смерть бывает куда страшнее, — обратился ко мне верховный жрец. — А тебя окружат люди, которые будут тебе поклоняться. И когда зрение твое начнет затуманиваться, на тебя прольется дождь из лепестков роз. Ты еще успеешь увидеть перед собой коленопреклоненного царя».
«А теперь мы должны увести его», — сказал Ремат.
Кир поманил меня к себе. Я встал, обошел вокруг стола и склонился перед царем, который заключил меня в объятия и поднялся с места, по-прежнему крепко прижимая меня к себе.
«Три дня держи меня за руку, сын мой, — сказал он. — Держи крепко, и я обещаю Израилю мир и процветание под моей властью, а вашему богу Яхве — собственный храм. Так будет, пока на свете есть Кир и Персия. Ты отважнее меня, сын мой, хотя самым храбрым человеком в мире я всегда считал себя. Ты храбрее. А теперь иди. Завтра мы вместе отправимся в путь. Моя любовь к тебе не имеет границ — любовь того, кто был великим царем и до прихода сюда, а с тобой обретет еще большее величие».
«Благодарю тебя, господин, — ответил я. — Будь добр к моему народу. Не мне выступать в защиту нашего Бога, но поверь, он поистине могущественен».
«Я почитаю его, — заверил Кир. — Я с уважением отношусь к богам и верованиям всех, кому дарую покровительство. Спокойной ночи, дитя мое. Спокойной ночи».
Гордо подняв голову, Кир повернулся и вышел ровным, размеренным шагом вместе со стражниками. В комнате остались только жрецы, Асенат и я.
Я огляделся. Призраки исчезли, зато Мардук вернулся. Скрестив на груди руки, он наблюдал за мной. Возможно, это он прогнал мертвецов.
«Ты хочешь что-то сказать на прощание?» — спросил я.
«Я буду с тобой, — ответил Мардук. — Я постараюсь помочь тебе и облегчить боль. Я уже говорил, что ничего не помню ни о таких процессиях, ни о рождении или смерти, И когда твой огонь сольется с великим пламенем твоего бога, я останусь здесь, в Вавилоне. Кто знает, коль скоро ты так любишь свой народ, возможно, и я смогу любить свой чуть больше».
«О, тебе не следует сомневаться в нем, — сказала Асенат. — Он превосходный демон».
Мардук сверкнул на нее глазами и исчез.
Старый жрец поднял руку, словно намереваясь ударить Асенат, но она лишь рассмеялась ему в лицо.
«Ты же не справишься без меня, старый дурак. Лучше бы записывал все, что я говорю. Вот уж воистину посмешище! Все вы, надменные жрецы Мардука, вызываете у меня только смех. Странно, что кто-то из вас еще умеет читать молитвы».
«Не забудь, что ты обещала», — подойдя к ней, едва слышно произнес Ремат.
«Всему свое время, — ответила Асенат. — Его отец спрятал табличку так, что ты ее никогда не найдешь. Но когда спустя три дня воины вступят в городские ворота, а евреи отправятся в путь, ты узнаешь ее содержание».
«Что это за табличка? — поинтересовался я. — Какое она имеет значение?»
Мне, конечно, было известно, где она, я знал, куда отец ее спрятал.
«На ней молитва о твоей душе, сынок, о том, чтобы ты встретился с богом. Да нет же, я лгу тебе». — Асенат покачала головой.
Казалось, она погрустнела.
«Там старинное заклинание. У тебя будет выбор перед смертью. А сейчас тебе не о чем беспокоиться. Это всего лишь заклинание, в силу которого верили древние. Вот и все. Остальное, что мы совершаем, не имеет ничего общего с магией».
Они провели меня по дворцу, и вскоре, сломав очередную древнюю печать на двери, мы оказались в каком-то большом помещении. Поспешно обогнавшие нас слуги поставили столы и лампы, затем внесли огромный котел, и я увидел жаровню, над которой его предполагалось установить. Вот тогда я впервые почувствовал всепоглощающий страх — страх перед болью и страданием, что ждали меня впереди.
«Если вы обманывали меня, уверяя, что это не больно, скажите правду хотя бы сейчас: мне будет легче перенести испытание».
«Мы не солгали тебе, — заявил верховный жрец. — Многие века ты будешь стоять в храме Эсагила и получать хвалы и подношения. Будь нашим богом. Если ты и вправду видел его, стань им. Разве он стал бы тем, кто он есть, если бы не мы?»
Я лег на кушетку и закрыл глаза. Не знаю, быть может, я надеялся, что все это мне снится, в то время как я по-прежнему дома. Увы! Все происходило наяву. Меня начали готовить к церемонии. Не открывая глаз, я поворачивался лицом то к стене, то к ним и постоянно ощущал прикосновения рук: мне подстригли волосы и бороду, укоротили ногти, а потом попросили чуть приподняться, чтобы раздеть и искупать меня. Тем временем стемнело, и лишь огонь в жаровне освещал комнату.