На чем разговор и завершился.

Ошеломленный и ликующий, Ник спустился вниз, чтобы скорее поделиться новостями с Эми. Однако Эми все не было видно, и он решил, что она ушла в город по каким-нибудь делам.

Он сел за стойку и покрутил в руке пустой стакан, виски из которого был допит получасом раньше. Соблазн повторить был огромен, однако он мужественно сдержался. А чтобы подальше от соблазна, он встал и пошел искать Эми. Эти розыски стали для Ника первейшей задачей. Без нее он не мог ничего планировать, ни о чем мечтать, да и вообще ни о чем думать. Все как-то вдруг переменилось.

Выходя через заднюю дверь из гостиницы, он столкнулся с ней лоб в лоб. Эми была словно пьяная, ее щеки пылали от возбуждения, а в руке у нее была бумага, очень похожая на его контракт.

Эми тут же опять ушла, сказав, что до вечера, а Ник поднялся в спальню и увидел ее контракт; он лежал на стуле, куда она клала на ночь свою одежду. Он позвонил Джеку Мастерсу и спросил, не постоит ли тот вечером за стойкой, а затем спустился в столовую, чтобы подать постояльцам обед. Они были здесь в полном составе, за двумя столиками в противоположных концах помещения, причем Тереза Саймонс сидела спиной ко всем остальным. Ник ожидал, что Эйси Йенсен как-нибудь помянет его контракт, но та ничего не сказала.

«Второе, что я сделаю, — это продам гостиницу, — думал Ник, готовя еду, — но сперва я найму повара».

Эми не было и не было, и к тому времени, как Джек закрыл бар, Ник успел убедить себя, что она ушла с концами. Он долго не ложился, а когда лег, ему не дали уснуть неотступные мысли о близком богатстве. Он был в полном смятении, как никогда прежде, не исключая и первых, самых страшных часов после прошлогодней бойни. В конце концов Эми вернулась. Она тихо поднялась по лестнице, заглянула в спальню, увидела, что Ник лег, но не спит, и прошла в ванную. Ник слушал, как шумит за стенкой душ, и думал, не станет ли эта ночь для них последней.

Эми ничего не сказала, просто забралась в постель, обняла его, как всегда, и вскоре они занялись любовью. А потом, после всплеска неистовой страсти, Ник снова впал в тоску и озабоченность.

— Тебе всегда хотелось развязаться с гостиницей, — сказала Эми. — Так что же, теперь ты так и сделаешь?

— С какой такой стати? — покривил душой Ник.

— Теперь у тебя есть деньги, вернее, будут. И ничто тебя больше не держит. Как ни посмотри — это прекрасная возможность.

— Я еще не решил.

— Иначе говоря, ты так и сделаешь, но не хочешь пока что в этом признаться. — Эми скинула с себя покрывало и села, Ник видел силуэт ее тела на фоне незанавешенного, подсвеченного с улицы окна. Он тоже сел и увидел вдобавок крутой изгиб спутниковой антенны — тайваньцы не убрали ее на ночь. — Ладно, лично я уже давно пытаюсь что-то спланировать. Ник, я хочу уехать. Я не хочу больше видеть Булвертон, никогда, по гроб жизни.

— Ну и прекрасно, я чувствую себя примерно так же.

— Я думала уйти от тебя, — сказала Эми. — Уйти, как только смогу. Мне же все время казалось, что я в ловушке. Ты и Джейс, гостиница, долго перебирать. Но теперь… теперь все изменилось. И это не деньги, это то, что они нам позволят. Исчезнет нервотрепка, вечная забота, как бы заработать на жизнь. Я знаю, что деньги это не все, но они избавят нас хотя бы от этого. Слушай, а давай уйдем вместе. Если ты не хочешь сейчас ничего обещать, так и ладно, не надо, но потом, когда разберемся с этими тайваньцами, двинем-ка мы отсюда.

— Я не ослышался? — удивился Ник. — Ты хочешь, чтобы мы уехали вместе?

— Да.

— Скажи «пожалуйста», — рассмеялся Ник.

— Пожалуйста, Ник. Но как же насчет тебя? Ведь ты же хочешь уехать в одиночку.

— Нет-нет, — замотал головой Ник. — Теперь-то уж точно не хочу.

Утром, после бессонной ночи планов, решений и фантазий вслух, они вместе спустились на кухню, чтобы приготовить постояльцам завтрак.

— В жизни не вернусь к гостиничному делу, — сказал Ник. — Из всех малоприятных, малоприбыльных и малопрестижных работ это самая…

— А ты понимаешь, — спросила Эми, вытряхивая из кофеварки гущу и доставая из холодильника низкокофеиновый, низконатриевый, высокоцинковый, доступнооцененный, произведенный без использования подневольного труда, оптимально помолотый кофе, приобретенный у независимого лондонского импортера за абсолютно грабительскую цену, — ты понимаешь, что это, возможно, последний раз в твоей жизни, когда ты этим занимаешься?

— Не так все это быстро, — остудил ее Ник.

— Повтори мне это через три часа, — сказала Эми. — В девять по Гринвичу.

— А что такое будет в девять по Гринвичу?

— То, на что я извела весь вчерашний день.

— И что же это такое?

— Не спеши, узнаешь.

Через полчаса, покончив с готовкой для клиентов, они сели пить свой кофе, другой, доставаемый из жестянки, растворимый, высококофеиновый, высоко, вероятно, натриевый, с ни одной собаке не известным содержанием цинка.

— Этим ушлым ребятам нельзя доверять ни на вот столько, — сказала Эми. — Ты должен найти себе адвоката.

— Я уже, — гордо похвастался Ник. — А вот тебе бы не мешало.

— Это второе дело, какое я сделала за вчера.

Глава 27

Приходя в салон «Экс-экс», Тереза каждый раз чувствовала себя неловко: персонал ее узнавал, а она к такому не привыкла. В Бюро ее учили быть незаметной, действовать, но держаться в тени. Отправляясь в скитания по виртуальным мирам, оставляя свое недвижное, лишенное сознания тело лежать в крохотной клетушке, она чувствовала себя абсолютно беззащитной. Вполне возможно, что именно это позволяло ей так легко вживаться в любые сценарии. Она была тайным соглядатаем этих фрагментов драмы, незримо присутствующим разумом, волей, которая могла превозмочь программирование и все же остаться никем не замеченной.

Она училась раздвигать пределы сценария. Это было связано со свободой выбора. Сперва казалось, что есть лишь один пейзаж: затянутые дымкой горы, дороги, ведущие вдаль, холмы и равнины, манящие обещанием бесконечных перспектив. Но попытки проникнуть в глубь пейзажа раз за разом кончались неудачей, в лучшем случае — какой-то невнятицей.

Со временем ей стало ясно, что есть и другие пейзажи, другие дороги, внутренний мир сознания, к которому она прикасалась в тот исчезающе малый момент, когда входила в сценарий.

Эта местность была доступна для исследования, этот пейзаж не имел четко обозначенных границ. Терезе вспомнилось, как чувствовала она себя, став Эльзой Дердл, и как ей это нравилось; как, даже не зная французского языка, исхитрялась влиять на поступки жандарма Монтеня; вспомнились давние, еще в ФБР, тренировочные сценарии, где она тоже вмешивалась в ход событий — либо терпела неудачу, пытаясь вмешаться.