Шаса старался отвечать уклончиво, но довод был уместный и очень неприятный. В партии, к которой он, Шаса, принадлежал, возник глубокий раскол, и с каждым днем становилось все очевиднее, что им никогда не удастся сформировать правительство страны. Однако Шасу интересовало, к чему клонит Манфред Деларей. Он научился всегда оценивать противника по достоинству и чувствовал, что его старательно подводят к тому, чтобы объявить об истинной цели приглашения. Было очевидно, что хозяин нарочно поставил их в пару и что все остальные участники приема посвящены в суть происходящего. Шаса говорил мало, ничего не признавал и с возрастающим волнением ждал, когда затаившийся зверь покажется во всей красе.
– Вы знаете, что мы укрепили положение языка и культуры англоговорящих южноафриканцев. Попытка умалить их права впредь исключена – мы полагаем своими братьями всех англоговорящих граждан доброй воли, которые считают себя южноафриканцами. Наши судьбы связаны стальной цепью… – Манфред замолчал и поднес к глазам бинокль. – Они уже близко, – сказал он. – Стоит приготовиться. – Он опустил бинокль и улыбнулся Шасе. – Я слышал, вы меткий стрелок. С нетерпением жду демонстрации.
Шаса был разочарован. Ему хотелось узнать, к чему вся эта тщательная подготовка, но он скрыл нетерпение за любезной улыбкой и раскрыл затвор своего ружья.
– В одном вы правы, господин министр, – сказал он. – Мы связаны стальной цепью. Будем надеяться, что ее вес не потянет нас вниз.
Он увидел вспышку в этих необычных желтых топазовых глазах – вспышку гнева или торжества. Он не знал точно: это длилось всего мгновение.
– Я буду стрелять только от центральной линии вперед и направо, – сказал Манфред. – А вы только влево. Договорились?
– Договорились, – кивнул Шаса и почувствовал раздражение от того, что им так легко и быстро начали командовать. Манфред занял такое место, что должен был стрелять в правую сторону, это естественно для всякого стрелка-правши.
«Тебе нужно преимущество», – мрачно подумал Шаса, а вслух сказал:
– Я слышал, вы тоже хорошо стреляете. Как насчет ставки на добычу?
– Я не бьюсь об заклад, – легко ответил Манфред, – это изобретение дьявола. Но я с интересом сравню наши мешки с добычей.
Шаса сразу вспомнил, что Манфред Деларей кальвинист-ортодокс, то есть страшный пуританин.
Шаса аккуратно зарядил ружье. Он сам готовил патроны, не доверяя массовому производству боеприпасов. Блестящие медные гильзы были заполнены порохом «норма», который придаст пуле «нослер партишн» скорость больше трех тысяч футов в секунду. Пуля особой конструкции и при ударе расплющивается.
Он закрыл затвор, поднес оружие к плечу и в оптический прицел стал осматривать равнину. Грузовики находились меньше чем в миле, они разъезжали взад и вперед, мешая стадам прорваться назад, медленно тесня животных в сторону холмов и прятавшихся у их подножий охотников. Шаса быстро поморгал, чтобы лучше видеть, и разглядел отдельных животных в стаде, теснимом грузовиками.
Легкие, как дым, они двигались по равнине, словно тень облака. Грациозные, невероятно красивые, они бежали изящно, высоко подняв головы, увенчанные рогами в форме совершенной маленькой лиры.
Потеряв возможность видеть двумя глазами, Шаса с трудом оценивал расстояния, но он научился принимать во внимание относительные размеры и добавил к этому своего рода шестое чувство, которое позволяло ему водить самолет, уверенно бить по мячу, играя в поло, и стрелять нисколько не хуже, чем человек с обоими глазами.
Ближние из бегущих антилоп были уже почти на границе зоны обстрела, когда вдалеке на линии послышались выстрелы, и стадо почти мгновенно обратилось в молчаливое бегство, словно по воздуху. Каждая маленькая антилопа танцевала и прыгала на длинных ногах не толще большого пальца человека. Казалось, антилопы перестали подчиняться закону тяготения: каждый гибкий прыжок расплывался на фоне выжженной земли, животные взвивались над ней в том великолепном акробатическом танце, за который им дали название «прыгуны», белоснежная, яркая шерсть на их спинах встала дыбом от тревоги.
Легче сбить взлетающего тетерева: прыгунов невозможно поймать в перекрестье оптического прицела, а стрелять прямо в быструю антилопу бесполезно – необходимо прицелиться в пустоту, где она будет микросекунду спустя и где ее настигнет летящая быстрее звука пуля.
Некоторые выучиваются стрелять за годы практики и благодаря умению сосредоточиваться. У Шасы это был врожденный талант. Когда он поворачивался корпусом, длинный ствол нацеливался точно в то место, куда Шаса смотрел, и перекрестье оптического прицела останавливалось по центру поля зрения, на бегущем животном, которое в это мгновение высоко взвивалось в воздух. Шаса не сознавал, как жмет на курок: ружье словно действовало по собственной воле, и отдача ударяла в плечо точно в рассчитанное мгновение.
Самец умер в воздухе, развернутый пулей так, что белоснежное брюхо сверкнуло на солнце; от удара крошечной металлической капсулы, пробившей сердце, антилопа проделала сальто, упала, перекувырнулась через голову и застыла.
Шаса передернул затвор, выбрал следующее бегущее животное, выстрелил, и острый запах горелого пороха заполнил ноздри. Он стрелял, пока ствол не раскалился так, что стал обжигать, а барабанные перепонки не заболели от грохота выстрелов.
Наконец стадо пробежало мимо и скрылось в холмах у охотников в тылу, и ружейный огонь утих. Шаса достал из ружья оставшиеся патроны и посмотрел на Манфреда Деларея.
– Восемь, – сказал Манфред, – и две раненых.
Поразительно, как эти изящные животные способны были бежать, раненные неточно попавшей пулей. Придется идти за ними. Нельзя позволять подранку страдать попусту.
– Восемь – хороший результат, – сказал Шаса. – Просто отличная стрельба!
– А у вас? – спросил Манфред. – Сколько?
– Двенадцать, – бесстрастно ответил Шаса.
– И сколько раненых?
Манфред умело скрыл досаду.
– О. – Шаса наконец улыбнулся. – Я не раню животных – я их сразу убиваю.
Достаточно. Незачем сыпать соль на рану.
Шаса оставил Манфреда и направился к ближайшей туше. Прыгун лежал на боку, смерть раскрыла глубокую складку вдоль его спины, и оттуда показалась грива белоснежной шерсти. Шаса опустился на одно колено и погладил этот прекрасный гребень. Из желез в складках шкуры выделился красновато-коричневый мускус. Шаса раздвинул длинную шерсть, потер выделения подушечкой указательного пальца, поднес палец к лицу и вдохнул аромат меда. Запах скорее цветка, а не животного. Тут им овладела охотничья грусть: он печалился об убитом им прекрасном животном.
– Спасибо, что умер для меня, – прошептал он древнюю бушменскую молитву, которой давным-давно его научила Сантэн, но печаль – это наслаждение, и атавистической голод охотника в глубине его существа на мгновение был утолен.
* * *