Она смотрела, как он спускается по склону, и почти задыхалась от любви и гордости.
«Он все, что я хотела видеть в сыне; он тысячекратно превзошел мои ожидания. Спасибо тебе, сын, спасибо за радость, которую ты всегда мне даешь».
Неожиданно слово «сын» заставило ее мысли устремиться к началу их разговора.
«Ты помнишь Манфреда Деларея?» – спросил у нее Шаса, но он не знал, какой ответ мог бы получить.
– Может ли женщина забыть сына, которого выносила? – вслух прошептала Сантэн, но ее слова заглушили ветер и гром зеленого прибоя на скалах под горой.
* * *
Все места в церкви были заняты. Шляпки женщин пестрели, как дикие весенние маргаритки на просторах Намакваленда [20] , мужские костюмы были строгими и темными. Все лица были повернуты к монументальной резной кафедре черного дерева, на которой стоял преподобный Тромп Бирман, председатель верховного суда Голландской Реформированной церкви Южной Африки.
Манфред Деларей снова подумал: как сильно состарился дядя Тромп за послевоенные годы! Он так до конца и не оправился от пневмонии, которой заболел в концентрационном лагере в Коффифонтейне, куда поклонник англичан Янни Сматс заключил его вместе с сотнями других патриотически настроенных африкандеров в годы войны Англии с Германией.
Теперь борода дяди Тромпа была белоснежной и казалась еще величественней, чем прежняя густая черная. Волосы, тоже седые, были коротко острижены, чтобы скрыть, как они поредели, и блестели на куполообразной лысине как стеклянный порошок, но когда он смотрел на паству, глаза его горели огнем, а голос, который принес ему прозвище «Труба Господня», не утратил силы и раскатывался под высокими сводами собора, как артиллерийская канонада.
Дядя Тромп по-прежнему собирал полную церковь, и Манфред серьезно, гордо кивал, слушая громовые раскаты над своей головой. К словам он даже не прислушивался, только наслаждался ощущением единства, которое наполняло его: когда дядя Тромп на кафедре, мир становится безопасным. Тогда человек может верить и в Бога, и в свой Volk, и в Божественное вмешательство, которое направляет его жизнь.
Манфред Деларей сидел в переднем ряду справа от прохода, с краю. В храме это место считается у паствы самым почетным, и Манфред занимает его по праву, поскольку он – самая влиятельная и сильная особа из всех присутствующих в церкви. Этот ряд оставляют для него и его близких, а их имена золотом напечатаны на псалтири, лежащей на каждом месте.
Хайди, его жена, – великолепная женщина, высокая и сильная, ее обнаженные предплечья под рукавами-буф гладкие и упругие, грудь большая, красивая, шея длинная, а золотые волосы заплетены в две косы и уложены венцом под широкополой черной шляпой. Манфред познакомился с ней в Берлине, когда в 1936 году завоевал на Олимпийских играх золотую медаль в боксе. Сам Адольф Гитлер посетил его бракосочетание. На время войны они с Хайди были разлучены, но потом Манфред привез ее и их сына, маленького Лотара, в Африку.
Теперь Лотару почти двенадцать; это сильный красивый мальчик, белокурый, в мать, и прямой, как отец. Он очень прямо сидит на семейной скамье, его волосы тщательно набриолинены, накрахмаленный белый воротничок врезается в шею. Он спортсмен, как отец, но выбрал регби и преуспевает в этой игре. За ним сидят три его младшие сестры, светловолосые, хорошенькие, со свежими здоровыми личиками, на девочках традиционные воортреккерскиекапоры, а длинные юбки доходят до лодыжек. Манфред любит, когда они по воскресеньям надевают национальные костюмы.
Дядя Тромп завершил проповедь залпом угроз, описывая адское пламя, и взволновал всю паству. Все встали, чтобы спеть заключительный гимн. Пользуясь одной книгой с Хайди, Манфред рассматривал красивое, типично немецкое лицо жены. Вот жена, которой можно гордиться, отличная хозяйка и мать, верный товарищ, достойный доверия, она бриллиант в его короне политика. Такая женщина может встать рядом с любым мужчиной, хотя бы и премьер-министром сильной и процветающей страны. Он позволил себе насладиться этой тайной мыслью. Да, все возможно, он еще молод, самый молодой в правительстве, и не допустил ни одной политической ошибки. Даже его деятельность в военное время обеспечивает ему влияние и престиж, хотя вне ближнего круга мало кто знает, какую роль он на самом деле играл в антибританской пронацистской тайной армии «Оссева брандваг».
Уже поговаривают, что он человек с будущим; это ясно и из того глубокого уважения, какое проявляли к нему, когда служба закончилась и паства покидала церковь. Манфред стоял рядом с Хайди на лужайке у церкви, а влиятельные и важные люди один за другим подходили к нему – приглашали к себе, просили об услуге, поздравляли с речью, в которой он представил в парламенте новую поправку к уголовному законодательству, или просто свидетельствовали свое уважение. Прошло почти двадцать минут, прежде чем он смог уйти из церкви.
Семья направилась домой. Нужно было пройти всего два квартала под зелеными дубами, которые окаймляют улицы Стелленбоса, маленького университетского городка, ставшего оплотом африкандерской мысли и культуры. Девочки шли впереди, Лотар следовал за ними, а Манфред под руку с Хайди замыкал процессию, через каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы ответить на приветствие, перекинуться несколькими словами с соседом или с кем-нибудь из избирателей.
Этот дом Манфред купил, когда они после войны вернулись из Германии. Хотя сад был небольшой и окна выходили почти на самую улицу. Дом, большой, с просторными комнатами и высокими потолками, хорошо подходил для семьи. Манфред никогда не думал о том, чтобы сменить его, и чувствовал себя комфортно в сугубо немецкой обстановке, воссозданной Хайди. Теперь Хайди и девочки отправились на кухню помогать слугам, а Манфред обошел дом сбоку и направился к гаражу. В выходные он никогда не пользовался своим официальным правительственным лимузином с шофером; он вывел личный «шевроле-седан» и поехал за отцом, чтобы привезти его на воскресный обед.
Старик редко бывал в церкви, особенно когда службу проводил преподобный Тромп Бирман. Лотар Деларей одиноко жил в небольшом поместье, которое Манфред купил для него в пригороде у начала прохода Хелшогте. Сейчас он в своем персиковом саду возился с пчелами, и Манфред остановился у входа, глядя на отца со смесью жалости и глубокой любви.
Когда-то Лотар Деларей был высок и строен, как внук, который сейчас носил его имя, но артрит, который он нажил в Центральной тюрьме Претории, изуродовал и скрючил его, превратив единственную руку в гротескную лапу. Левую руку Лотару ампутировали выше локтя, слишком высоко, чтобы носить протез. Он потерял ее в результате ограбления, за которое его и посадили в тюрьму. Одет он был в грязный синий рабочий комбинезон из саржи, на голове сидела коричневая шляпа в пятнах, с обвислыми полями. Один рукав комбинезона был подколот.
Манфред раскрыл ворота и прошел в персиковый сад, где старик склонился над ульем.