Прошло целых пять дней, прежде чем он смог свести все воедино и проделать окончательный анализ. Он держал при себе Дэвида Абрахамса, потому что в подобной ситуации Дэвид служил отличным резонатором, и Шаса любил бросить ему мысль и поймать рикошет.
– Итак, вот как это выглядит, – начал подведение итогов Шаса. В зале заседаний под великолепными фресками Пернифа, которые Сантэн заказала, когда художник был в расцвете сил, сидело пять человек: Шаса, Дэвид, местный управляющий, секретарь и юрист-немец из Виндхука, которого Шаса постоянно держал в штате компании.
– Мы словно спали на ходу. За последние три года прямо у нас под носом расцвела промышленность, которая за прошлый год принесла двадцать миллионов фунтов дохода – вчетверо больше, чем шахта Х’ани, и мы это допустили.
Он, как одноглазый циклоп, уставился на местного управляющего, требуя объяснений.
– Мы знаем о возобновлении промышленного лова рыбы в Китовом заливе, – начал оправдываться этот несчастный джентльмен. – Объявления о выдаче лицензий на лов сардины публиковались в газетах, но мы полагали, что это не связано с нашей деятельностью.
– При всем моем к вам уважении, Фрэнк, такие решения я оставляю за собой. Ваше дело – передавать мне информацию. Любую информацию.
Это было сказано негромко, но трое местных работников не заблуждались: им делали строжайший выговор. Все уткнулись в свои записи. Десять минут царила тишина: Шаса давал им возможность усвоить урок.
– Хорошо, Фрэнк, – приказал Шаса. – Расскажите нам то, что должны были рассказать три-четыре года назад.
– Что ж, мистер Кортни, ловлей и переработкой сардины в Китовом заливе занялись в начале тридцатых годов, и вначале успешно, но потом промысел пострадал из-за всеобщей депрессии; с примитивными методами ловли рыбы тех дней он не устоял. Фабрики закрылись и стояли заброшенные.
Слушая Фрэнка, Шаса мысленно возвращался в детство. Он вспомнил свой первый приезд в Китовый залив и удивленно моргнул: с тех пор прошло двадцать лет. Они с Сантэн приехали в ее желтом «даймлере» требовать возврата займа, данного рыболовной и консервной компании Лотара Деларея, и закрыть его фабрику. То были тяжелые годы депрессии, и компании Кортни выжили только благодаря мужеству и решимости его матери – и ее безжалостности.
Он помнил, как Лотар Деларей, отец Манфреда, упрашивал его мать продлить заем. Его траулеры, полные рыбы, стояли у причала, но судебный пристав по приказу Сантэн опечатал двери фабрики.
В тот день Шаса впервые встретился с Манфредом Делареем. Манфред был выше и сильнее Шасы, босоногий, коротко остриженный, дочерна загорелый, он был одет в выгоревшую рыбацкую куртку-джерси и защитно-зеленые штаны; все это было вымазано рыбьей слизью, в то время как Шаса был в безупречных серых брюках, белоснежной рубашке с расстегнутым воротом, свитере с гербом школы и начищенных ботинках.
Два мальчика из разных миров, они столкнулись нос к носу на причале, и их вражда вспыхнула мгновенно, «шерсть на загривках» встала дыбом, как у псов, и несколько минут спустя едкие насмешки сменились ударами; они яростно колотили друг друга, а цветные моряки с траулеров радостно окружили их. Шаса прекрасно помнил взгляд светлых яростных глаз Манфреда, когда оба они упали с причала в груз скользких, вонючих дохлых сардин, и снова пережил то страшное унижение, которое испытал, когда Манфред вдавил его голову в трясину дохлой рыбы и он начал тонуть в этой слизи.
Он резко вернулся в настоящее и услышал слова управляющего:
– В настоящее время правительство выдало четыре лицензии на ловлю и переработку сардины в Китовом заливе. Департамент рыбной ловли устанавливает каждому владельцу лицензии годовую квоту добычи. В настоящее время она составляет двести тысяч тонн.
Шаса думал о том, какую прибыль способно принести такое количество рыбы. Согласно опубликованным отчетам каждая из четырех фабрик в прошлом финансовом году принесла по два миллиона фунтов прибыли. Шаса знал, что способен улучшить этот показатель, вероятно, удвоить его, но, кажется, такой возможности у него не будет.
– Обращение в департамент рыбной ловли и к высшим властям… – Шаса лично приглашал на ужин администратора территории, – подтвердило тот факт, что новых лицензий выдавать не будут. Единственная возможность получить место в этой промышленности – перекупить одну из лицензий.
Шаса сардонически улыбнулся: к двум из четырех компаний он уже обратился. Владелец первой в трогательно красноречивых выражениях предложил Шасе совершить с самим собой противоестественный половой акт, а второй назвал сумму, с которой он готов был начать переговоры, – число с таким количеством нулей, что их вереница уходила за горизонт. Несмотря на мрачное выражение, Шаса наслаждался: именно в таких ситуациях, кажущихся безнадежными, но способных принести невероятную прибыль, если удастся преодолеть препятствия, он чувствовал себя как рыба в воде.
– Мне нужен подробный анализ бюджета всех четырех компаний, – приказал он. – Кто-нибудь знаком с директором фабрик?
– Да, но к нему не подступишься, – предупредил Фрэнк, который знал, в каком направлении движется мысль Шасы. – Кулаки у него сжаты, а если попытаться просунуть в них небольшой подарок, он так развоняется, что слышно будет в Верховном Суде в Блумфонтейне.
– К тому же лицензии – вне его юрисдикции, – подхватил секретарь компании. – Лицензии выдает непосредственно министерство в Претории, и их больше не будет. Четыре – это предел. Решение министра.
Шаса еще пять дней оставался в Виндхуке, проверяя все возможные подходы и шансы чрезвычайно тщательно и дотошно, в чем отчасти заключалась его сила, но к исходу этого срока был не ближе к получению лицензии, чем в тот день, когда увидел маленькие белые траулеры на зелени океана. Единственное, чего ему удалось добиться, – он на целых десять дней забыл маленькую злобную ведьму Китти Годольфин.
Однако когда он наконец признал, что, оставаясь в Виндхуке, ничего не добьется, и сел на место пилота в «моските», пустое пассажирское кресло Китти Годольфин насмешливо подмигнуло ему. Повинуясь внезапному порыву, вместо того чтобы лететь прямо в Кейптаун, Шаса повернул на запад и направился к побережью, к Китовому заливу, чтобы бросить последний взгляд на это место, прежде чем окончательно отказаться от своей идеи.
Когда «москит» начал спускаться с континентального высокогорья к побережью, что-то еще, кроме мысли о Китти, не давало Шасе покоя. Какая-то тень сомнения, смутное ощущение, что он в своем расследовании упустил что-то очень важное.
Он увидел впереди океан, окутанный туманом, рожденным холодным течением при столкновении с материком. Высокие дюны цвета спелой пшеницы и меди свивались друг с другом, как выводок гадюк с бритвенно-острыми спинными гребнями. Шаса повернул самолет и полетел вдоль бесконечного берега, на который то и дело снежно-белыми шеренгами обрушивался прибой, и наконец увидел острые рога залива, уходящие в беспокойный океан. Маяк на мысе Пеликан подмигнул ему сквозь облака тумана.