Изабелла достаточно долго находилась не в центре внимания. Папа слишком много внимания уделил братьям, и она еще не получила свое. Накануне отец приехал поздно, когда она уже давно лежала в постели, и традиционная церемония возвращения домой не была проведена. Конечно, отец поцеловал ее, и обнял, и сказал, какая она красивая, но одно очень важное звено было опущено, и хотя Изабелла знала, что спрашивать неприлично, но больше не могла сдерживаться.
– Ты купил мне подавок? – пискнула она, и Шаса снова опустил газету.
– Подавок? А что это такое?
– Не будь глупеньким, папа, ты знаешь, что это.
– Белла, ты не должна выпрашивать подарки, – строго сказала Тара.
– Если я ему не скажу, папа может забыть, – разумно возразила Изабелла и, глядя на Шасу, сделала специально для него особенно ангельское лицо.
– Боже! – Шаса щелкнул пальцами. – Чуть не забыл!
Изабелла возбужденно заерзала, елозя по высокому стульчику обтянутым шелком задиком.
– Да! У тебя есть подавок!
– Сначала съешь овсянку, – строго приказала Тара, и ложка Изабеллы энергично зазвенела о фарфор: девочка доела овсянку и выскребла тарелку.
Все направились в кабинет Шасы.
– Я самая счастливая. Поэтому получу свой подавок певвой, – установила Изабелла по дороге жизненное правило.
Лицо ее, когда она принялась срывать обертку с подарка, превратилось в воплощение сосредоточенности.
– Кукла! – пропищала она и осыпала поцелуями фарфоровое личико. – Ее зовут Олеандва, и я уже люблю ее.
У Изабеллы была, вероятно, самая большая в мире коллекция кукол, но все пополнения принимались с восторгом.
Когда Шону и Гарри передали длинные свертки, мальчики благоговейно застыли. Они знали, что в них: оба долго и красноречиво добивались этого, и теперь, когда момент настал, не решались притронуться к своим подаркам, чтобы те не испарились. Майкл мужественно скрыл разочарование: он надеялся на книгу и потому втайне сочувствовал матери, воскликнувшей:
– Шаса, неужели ты подарил им ружья?
Ружья были одинаковые – магазинные «винчестеры» 22-го калибра, достаточно легкие, чтобы мальчики могли с ними справиться.
– Это лучший подарок, какой я получал.
Шон достал ружье из картонной коробки и любовно погладил каштановое ложе.
– Я тоже.
Гаррик все еще не решился притронуться к ружью. Он склонился к раскрытой коробке на полу посредине кабинета, восхищенно глядя на ее содержимое.
– Отпад, папа! – сказал Майкл, неловко прижимая ружье и неубедительно улыбаясь.
– Не смей произносить это слово, Микки! – выпалила Тара. – Оно такое американское и вульгарное.
Но сердилась она не на Майкла, а на Шасу.
– Смотрите. – Гаррик впервые дотронулся до ружья. – Мое имя – на нем мое имя.
Он кончиками пальцев провел по гравировке на стволе и с близоруким восторгом посмотрел на отца.
– Я бы хотела, чтобы ты дарил им все что угодно, кроме ружей, – сердито сказала Тара. – Я просила тебя не делать этого, Шаса. Я их ненавижу!
– Ну, дорогая, у них должны быть ружья, если они поедут со мной на сафари.
– Сафари! – радостно подхватил Шон. – Когда?
– Вам пора знакомиться с бушем и зверями. – Шаса обнял Шона за плечи. – Нельзя жить в Африке, не зная разницы между чешуйчатым муравьедом и южно-африканским бабуином.
Гаррик схватил свое новое ружье и встал как можно ближе к отцу, чтобы Шаса мог положить ему на плечо вторую руку – если захочет. Но Шаса разговаривал с Шоном.
– В июньские каникулы двинем на юго-запад, возьмем на шахте Х’ани несколько грузовиков и поедем через пустыню к болотам Окаванго.
– Шаса, как ты можешь учить своих детей убивать прекрасных животных! Не понимаю, – с горечью сказала Тара.
– Охота – мужское занятие, – согласился Шаса. – Тебе не нужно его понимать. Можешь даже не смотреть.
– А мне можно поехать, папа? – почтительно спросил Гаррик, и Шаса взглянул на него.
– Тебе придется все время протирать очки, чтобы видеть, в кого стреляешь. – Потом он смягчился. – Конечно, ты поедешь, Гарри. – Он посмотрел на Майкла, стоящего рядом с матерью. – А как ты, Майки? Хочешь?
Майкл виновато взглянул на мать, прежде чем тихо ответить:
– Спасибо, папа. Будет интересно.
– Какой трогательный энтузиазм, – хмыкнул Шаса и добавил: – Хорошо, джентльмены, все ружья должны быть заперты в оружейной. Никто не трогает их без моего разрешения и без моего присмотра. Первый урок стрельбы – когда я вечером вернусь домой.
Шаса нарочно вернулся в Вельтевреден, когда еще оставалось два часа светлого времени, и отвел мальчиков в тир, который построил специально для пристрелки своих охотничьих ружей. Тир располагался за виноградником, далеко от конюшен, чтобы не тревожить лошадей и других животных.
Шон с его координацией прирожденного спортсмена оказался отличным стрелком. Легкое ружье сразу стало как бы продолжением его тела, и за несколько минут он научился сдерживать дыхание и без усилий нажимать на курок. Майкл стрелял почти так же хорошо, но стрельба не очень его интересовала, и он быстро утратил сосредоточенность.
Гарри так старался, что весь дрожал, его лицо сморщилось от усилий. Очки в роговой оправе, которые утром Тара привезла от окулиста, все время сползали на нос и мешали целиться; из десяти выстрелов только один попал в цель.
– Не надо так сильно давить на курок, – говорил ему Шаса. – Уверяю тебя, от этого пуля не полетит быстрей или дальше.
Было уже почти темно, когда они вчетвером вернулись домой. Шаса отвел их в оружейную и показал, как чистить оружие, прежде чем закрыть его.
– Шон и Майки готовы пострелять в голубей, – объявил Шаса, когда они поднялись наверх ужинать. – Гарри, тебе нужно еще немного попрактиковаться: голубь умрет скорее от старости, чем от твоей пули.
Шон захохотал и закричал:
– Бери их измором, Гарри!
Майкл не поддержал брата. Он представил себе, как один из прекрасных сине-розовых горных голубей, гнездившихся на карнизе за окном его спальни, умирает, окропив землю рубиновыми каплями крови и рассеивая перья. Его чуть не стошнило, но он знал, чего ждет от него отец.
Вечером, как обычно, когда Шаса завязывал бабочку, дети пришли сказать ему «спокойной ночи». Первой была Изабелла.
– Я ни на секунду не усну, папа, пока ты не вевнешься домой, – предупредила она. – Буду пвосто лежать одна в темноте.
Следующим подошел Шон.
– Ты лучший папа в мире, – сказал он, и они пожали друг другу руки. Поцелуи – для неженок.