– Будь ты проклята, глупая баба! Это твоя вина. Это ты настояла на том, чтобы поселить ее в Вельтевредене!
Шаса ворвался в оружейную: его голос отчетливо долетал до Шона, который спускался по лестнице, собираясь с духом, чтобы встретить наказание. До сих пор стремительное развитие событий захватило Шона так врасплох, что он не мог ясно думать. И теперь, спускаясь, напряженно размышлял, готовясь защищаться. Миновал мать, все еще стоявшую на черно-белых мраморных плитах посреди прихожей, и Тара напряженно и ободряюще улыбнулась.
– Я пыталась помочь, дорогой, – прошептала она. Они никогда не были близки, но гнев Шасы сделал их союзниками.
– Спасибо, мама.
Шон осторожно постучал в дверь оружейной и, услышав отцовский рык, открыл ее. Старательно закрыл за собой и прошел на средину львиной шкуры, где остановился и вытянулся.
Наказания в Вельтевредене вершились по раз навсегда установленному ритуалу. На стол для ружей выкладывали пять хлыстов для верховой езды, все разной длины, веса и способности причинить боль. Шон знал, что отец будет театрально выбирать хлыст, который как бы подходил для такого случая, и сегодня почти несомненно возьмет самый длинный, с рукоятью из китового уса. Шон невольно взглянул на кожаное кресло у очага: ему прикажут лечь туда и взяться за задние ножки. Отец – игрок в поло, игрок международного класса, у него запястья как стальные пружины, и по сравнению с его ударами трость директора школы кажется пуховкой.
Шон намеренно отогнал страхи, поднял подбородок и спокойно посмотрел на отца. Шаса стоял перед очагом, сцепив руки за спиной, и покачивался на пятках.
– Тебя исключили из Бишопа, – сказал он.
Хотя директор во время длинной нотации не говорил об этом, для Шона новость не стала неожиданностью.
– Да, сэр, – сказал он.
– Мне трудно поверить в то, что мне о тебе рассказали. Правда ли, что ты устроил спектакль с участием своим… и этой женщины?
– Да, сэр.
– И позволил друзьям смотреть?
– Да, сэр.
– И брал с них за это деньги?
– Да, сэр.
– По фунту с головы?
– Нет, сэр.
– Что значит «нет, сэр»?
– По два фунта, сэр.
– Ты Кортни. Все, что ты делаешь, отражается на всей семье. Ты это понимаешь?
– Да, сэр.
– Да что ты заладил! Ради всего святого, как ты мог?
– Это она начала, сэр. Сам бы я до такого не додумался.
Шаса смотрел на сына, и вдруг его гнев испарился. Он вспомнил, как сам почти в таком же возрасте стоял перед Сантэн. Она не стала его бить, но заставила принять ванну с лизолом и подвергла унизительному медицинскому осмотру. Он помнил девушку, бойкую шлюшку на год или два старше его, с выгоревшими на солнце волосами и озорной улыбкой – и едва не улыбнулся сам. Она высмеивала его, дразнила и заставила наделать глупостей, и все же он чувствовал странное ностальгическое тепло. Его первая настоящая женщина… можно забыть сотни других, но первую – никогда.
Шон увидел, что гневное выражение из глаз отца исчезло, и решил воспользоваться этой переменой.
– Я понимаю, что стал причиной скандала, связанного с семьей, и знаю, что должен получить по заслугам… – Отцу это понравится. Одно из его любимых выражений «Принимай, что заслужил, как мужчина». Он видел, что отец еще больше смягчился. – Я понимаю, как глупо себя вел, но хочу перед поркой сказать: извини, что заставил стыдиться меня. – Это не вполне соответствовало истине, и инстинктивно Шон понимал это. Отец сердился из-за того, что Шон позволил себя поймать, но в глубине души гордился проявленной сыном решимостью.
– Единственное мое оправдание – я ничего не мог поделать. Она просто свела меня с ума, сэр. Я не мог ни о чем думать, кроме… ну, кроме того, что она хотела, чтобы я делал.
Шаса прекрасно его понимал. Он сам, почти сорокалетний, до сих пор сталкивается с подобной проблемой. Как это говорит Сантэн? «Кровь де Тири, нам всем приходится с ней жить». Шаса негромко кашлянул. Честность и открытость сына его тронули. Он такой красавец, прямой, высокий, сильный, такой красивый и смелый… неудивительно, что женщина за него ухватилась. Он не может быть плохим, думал Шаса, ну, не без чертовщинки, чуть лишку самоуверенности, слишком страстное желание жить – но он не плохой. «Если волочиться за красивой женщиной – смертный грех, ни для кого из нас нет спасения», – подумал Шаса.
– Я должен тебя высечь, Шон, – вслух сказал он.
– Да, сэр, я знаю.
Ни следа страха, никакого нытья. Нет, черт побери, хороший мальчик. Сын, которым можно гордиться.
Шаса прошел к столу, выбрал хлыст с ручкой из китового уса, самое грозное оружие из всего арсенала, и Шон без приказаний прошел к креслу и принял требуемую позу. Первый удар просвистел в воздухе и звонко прошелся по телу, и Шаса вдруг с отвращением хмыкнул и бросил хлыст на стол.
– Палка для детей, а ты больше не ребенок, – сказал он. – Вставай, парень.
Шон не мог поверить в свою удачу. Хотя единственный удар жег, как укусы целого гнезда ос, мальчик сохранил бесстрастное лицо и не пытался тереть больное место.
– Что нам с тобой делать? – спросил отец, и Шону хватило здравомыслия промолчать.
– Ты должен получить аттестат, – сказал Шаса. – Надо определить тебя куда-то.
Это оказалось не так легко, как думал Шаса. Он пробовал SACS [58] , и мужскую школу в Рондебоше, и школу для мальчиков в Винберге. Но все директора слышали о Шоне Кортни. На короткое время он стал самым известным школьником в Кейпе.
Наконец Шона приняли в «Академию Костелло», переполненную учениками школу в полуразвалившемся викторианском поместье за Рондебошем. В этой школе не слишком придирались при приеме. Шон в первый же день обнаружил, что он знаменитость. В отличие от мужских школ, где он учился раньше, здесь в классах были и девочки, а успехи в учебе и нравственное совершенство не были обязательными условиями приема в «Академию Костелло».
Шон нашел свой духовный дом и сразу принялся отбирать соучеников и организовывать из них банду, которая вскоре уже буквально правила школой. Кроме того, Шон подобрал для себя с полдюжины самых привлекательных и послушных девочек. Как отметили и его отец, и прежний директор школы, Шон был прирожденным лидером.
* * *
Манфред Деларей, вытянувшись по стойке смирно, стоял на трибуне. На нем был строгий темный костюм в узкую полоску, черная шляпа, в петлице – гвоздика и зеленая веточка папоротника. Мундир члена кабинета министров.
Полицейский оркестр заиграл традиционную сельскую мелодию «Die Kaapse Nooi» – «Девушка из Кейптауна», и мимо трибуны под маршевый ритм прошли ряды кадетов, неся наперевес винтовки «FN» [59] .