Среди всеобщего шума я услышал плач моей мамы:
— Сын мой, сын мой!
Иосиф и Клеопа воздели руки к небу и стали молиться Господу. Правой рукой я держал Саломею, поэтому воздел только левую.
— О Господи, ты прибежище мое! — воскликнул Иосиф.
Клеопа произнес другую молитву.
— Простираю к тебе руки мои, Господи! — шептала мама.
Маленькая Саломея плакала:
— Господи, избавь меня!
Вокруг нас люди призывали Господа.
— Пусть падут нечестивые в сети свои, — раздался рядом со мной голос Иакова.
— Избавь меня, Господи, избавь меня от гонителей, что вокруг меня, — молился я.
Но я даже не слышал собственного голоса. Молитвы вокруг меня становились все громче и вскоре перекрыли вопли и крики тех, кто сражался с солдатами. Ужасно ревели быки, и пронзительные голоса женщин причиняли мне боль.
Я боялся поднять голову, но все же окинул взглядом происходящее. Почти все паломники упали на колени. Зебедей привстал, воззвал к Господу и склонился в поклоне, и так же делали многие другие, кого я не знал.
Через это море молящихся бегом пробирались люди, перелезали через наши плечи, ползли по спинам, стремясь выбраться из храма.
Внезапно кто-то придавил меня сверху, я упал на мраморные плиты пола, рядом с Маленькой Саломеей, но не убрал руку с ее головы.
Меня обуял бешеный гнев, и я стал вырываться, желая освободиться и встать на ноги. Я толкался и извивался, пока наконец не выбрался из-под Иосифа — это он прижимал меня к полу, — и поднялся во весь рост, будто собирался бежать.
Я видел огромную площадь. Далеко впереди люди метались во все стороны, между ними носились обезумевшие от шума овцы, и солдаты направляли своих коней прямо на паломников, а люди, даже те, что преклонили колена в молитве, поднимались и бросали в солдат камни.
Некоторые скопления людей были неподвижны, как груды мертвых тел.
Псалмы летели к Небу:
— К тебе прибегаю, Господи… Я воззвал к тебе, Господи…
Верховые солдаты мчались за людьми, мужчинами и женщинами, которые устремились прямо в нашу сторону.
— Иосиф, смотри, — крикнула мама. — Держи его, спрячь его.
Я вырывался из рук, тянущих меня к земле.
Люди бежали прямо по коленопреклоненным паломникам, как будто те были камнями на берегу моря. Молящиеся стонали и вскрикивали, а когда к нам направился один из всадников, по обе стороны от него падали тела.
Все-таки меня прижали к плитам, одна рука давила мне на затылок, а вторая в спину. Прямо у меня над ухом фыркнула лошадь, процокали копыта.
Мое лицо впечаталось в мрамор.
И тем не менее краем глаза я видел ноги лошади. Она стала пятиться, и в этот момент из группы неподвижных, закутанных в накидки фигур поднялся человек, достал из-за пазухи камень и бросил в солдата. При этом он выкрикнул по-гречески:
— Никто, кроме Господа нашего, не может править нами! Так и передай Ироду. И Цезарю!
В солдата полетел еще один камень, и еще один.
Копье ударило дерзкому прямо в грудь и пронзило его насквозь.
Человек уронил очередной камень, который он достал из-за пазухи, и упал на спину с широко раскрытыми глазами.
Мама всхлипнула. Маленькая Саломея закричала:
— Не смотри, не смотри!
Но мог ли я отвернуться от человека в последние мгновения его жизни? Мог ли я отвернуться в его смертный час?
Солдат потянул свое копье, и человек приподнялся вместе с ним. Кровь полилась из его рта.
Чтобы освободить оружие, солдат дергал его туда-сюда, и тело человека моталось из стороны в сторону, наконец копье выскочило, и он рухнул наземь. Он упал на левый бок, лицом прямо ко мне.
Больше я не видел лошадь. Я только слышал ее, слышал, как она пустилась вскачь. Я видел, как солдата схватили со всех сторон паломники, значит, его стащили с лошади и она убежала. Потом солдата тоже не стало видно, его скрыли согнутые спины, только взлетали и опускались сжатые в кулак руки.
Наши мужчины склонились в молитве.
Умирающий человек, если и слышал их речи, никак не показал этого. Ему было все равно. Нас он не видел, хотя его глаза были обращены прямо на меня. Он не знал, что случилось с солдатом. Кровь вытекала из его рта на камни.
Моя мама вскрикнула страшным голосом.
Люди, учинившие расправу с всадником, выпрямились и побежали прочь. Вслед за ними помчались некоторые из паломников, но большая часть осталась стоять на коленях и молиться.
Тело солдата было покрыто кровью.
Пронзенный копьем человек попытался приподнять руку, но она бессильно упала. Он умер.
Меня и умершего разделил поток людей. Снова заблеяли овцы.
Мама стала медленно заваливаться на бок, я попытался удержать ее и не смог; она упала на землю с закрытыми глазами.
Над нашими головами вновь полетели камни.
Да пришел ли хоть кто-нибудь в храм, не спрятав в одежды камня для этого побоища?
Камни сыпались и на нас, ударяли по нашим спинам и головам.
Когда Иосиф поднял руки, вознося молитву Господу, я снова выскользнул из-под него и встал на колени.
Толпа поредела и рассыпалась. Тут и там лежали тела, похожие на охапки окровавленной шерсти, приготовленной для мытья.
Куда бы я ни бросил взгляд, повсюду сражались и гибли люди.
На крышах прекрасных портиков люди, казавшиеся мне крошечными темными точками на фоне неба, атаковали солдат, а те рубили мечами всех, у кого в руках был камень или палка.
В стороне от меня, где теперь образовалось свободное место, еще один человек набросился на солдата и всем телом наткнулся на меч. Острие вышло между лопаток. К убитому бросились женщины и стали его оплакивать. Они не думали о себе, эти женщины. Они плакали и кричали. Они выли, как собаки. Солдаты не трогали их.
Но к первому убитому никто не подошел, он лежал на боку, с окровавленным ртом, уставившись на меня слепыми глазами. Он лежал один.
А солдаты уже были повсюду, их оказалось несчетное количество, я бы никогда не смог пересчитать их. Пешие, они шли сквозь остатки коленопреклоненных паломников, мимо семей молящихся, заходя и справа, и слева одновременно.
Больше никто не нападал на них.
— Молись! — сказал мне Иосиф, прервав свои молитвы лишь на миг.
Я послушался. Я поднял руки и начал молиться.
— Души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их.
Появились еще солдаты, теперь конные. Они выкрикивали какие-то команды на греческом языке. Сначала я не расслышал, но потом один из них, ведя лошадь в поводу, приблизился к нам.