А что я собиралась предпринять насчет леопардов? Черт меня побери, если я знала.
Голос Жан-Клода слышался из телефона – моего телефона, в моем доме. Раньше он там никогда не бывал.
– Что случилось, mа petite? Судя по голосу Джейсона, что-то срочное.
Я ему рассказала насчет леопардов.
Он молчал, а мне нечего было сказать.
– Жан-Клод, говори что-нибудь!
– Ты действительно собираешься подвергнуть всех нас опасности ради двоих, одного из которых ты никогда раньше не видела, а второго сама описала как ничтожество?
– Я не могу их там оставить, раз они надеются, что я им помогу.
– Ма petite, ma petite! Твое чувство noblesse oblige [4] делает тебе честь, но мы не можем их спасти. Завтра совет придет по нашу душу, и нам, быть может, окажется не под силу спасти самих себя.
– Они приехали нас убить?
– Падма убил бы нас, если бы мог. Он самый слабый в совете и боится нас, по-моему.
– Значит, нам надо убедить Странника.
– Нет, mа petite. В совете семь членов – их всегда нечетное число, чтобы при голосовании не было неопределенности. Да, Падма и Странник будут голосовать друг против друга, это правда, уже много столетий так повелось у них. Но Иветта проголосует от имени своего владыки, Мортд'Амура. Падму она ненавидит, но меня, кажется, ненавидит больше. Кстати, Балтазар может настроить против нас Странника, и тогда нам конец.
– А остальные? Они кого-нибудь представляют?
– Ашер говорит от имени Белль Морт – Красивой Смерти. Я происхожу от ее линии, и он тоже.
– Он тебя ненавидит до самых кишок, – сказала я. – Мы сильно влипли.
– Я думаю, что этих четырех выбрали весьма намеренно. Они хотят, чтобы я занял кресло в совете, и тогда за мной пятый голос.
– Если Странник будет голосовать за тебя, а Иветта ненавидит Падму больше, чем тебя...
– Ма petite, если я буду действовать как член совета с правом голоса, то мне придется вернуться во Францию и занять место в совете.
– Во Францию? – переспросила я.
Он засмеялся, и даже по телефону это было как теплое прикосновение.
– Меня пугает не расставание с нашим прекрасным городом, ma petite. Мне не хочется принимать кресло. Если бы наш триумвират сформировался полностью, тогда, быть может, только быть может, этого оказалось бы достаточно, чтобы все будущие соискатели бросали вызов кому-нибудь другому.
– Ты хочешь сказать, что без четвертой метки от нашего триумвирата нет толку?
Такое глубокое молчание на том конце, что я позвала:
– Жан-Клод!
– Я здесь, ma petite. Четвертая метка не заставит наш триумвират работать, пока Ричард не исцелится.
– От ненависти ко мне?
– Его ревность к нам обоим – это тоже проблема, но не единственная, ma petite. Отвращение к собственному зверю настолько поглотило его, что очень ослабило. Ослабь в цепи только одно звено – и она не выдержит.
– Ты знаешь о том, что происходит в стае?
– Ричард запретил волкам рассказывать мне что бы то ни было без его специального разрешения. Думаю, то же относится и к тебе. Это – цитирую – «не мое собачье дело».
– Удивляюсь, что ты не заставил Джейсона тебе рассказать.
– Ты за этот месяц Ричарда видела?
– Нет.
– А я видел. Он на грани, ma petite. Чтобы это понять, мне не нужен был рассказ Джейсона. Это все видят. Его терзания в стае будут рассматриваться как слабость. А слабость тянет оборотней к себе, как кровь... вампира. В конце концов они его вызовут.
– Двое ликои говорили мне, что думают, будто Ричард не станет драться. Просто даст себя убить. Ты в это веришь?
– Самоубийство путем недостаточной защиты. Гм. – Он снова затих и наконец сказал: – Я об этом не подумал, иначе поделился бы с тобой этой заботой, ma petite. Я не хочу вреда Ричарду.
– Ага, как же.
– Он наш третий, ma petite. В моих интересах, чтобы он был здоров и счастлив. Он мне нужен.
– Как и я.
Он засмеялся низким и глубоким смехом, и даже по телефону у меня щекотка пошла по телу.
– Oui, ma petite. Ричард не должен погибнуть. Но, чтобы вылечиться от отчаяния, он должен смириться со своим зверем. В этом я не могу ему помочь. Я пытался, но он меня не слушает и не будет. Он принимает ту ограниченную помощь, которая нужна, чтобы он не вторгался в твои сны или ты в его, но помимо этого он ничего от нас не хочет. Ничего, что бы он признал.
– Что ты имеешь в виду?
– Ему нужно твое нежное сострадание, ma petite, а не мое.
– Нежное сострадание?
– Если бы ты могла принять его зверя, принять полностью, это бы кое-что для него значило.
– Я не могу, Жан-Клод. Хотела бы, но не могу. Я видела, как он сожрал Маркуса. Я...
Только однажды я видела, как Ричард перекинулся. Он был ранен после битвы с Маркусом, и он почти свалился, а я была под ним. И не могла вылезти, пока перетекал мех, формировались и сокращались мышцы, ломались и соединялись кости. От его силы потекла прозрачная жидкость, заливая меня обжигающей волной. Может, если бы я только смотрела, было бы по-другому. Но я была под ним, ощущала, как его тело выделывает такое, на что тела не способны... это было слишком. Если бы Ричард устроил все по-другому, если бы я смотрела на его превращение из спокойного далека, постепенно – тогда может быть, может быть. Но было так, как было, и этого я не могла забыть. Закрывая глаза, я все еще видела человека-волка, глотающего красные, кровавые куски Маркуса.
Зажав в руках трубку, я прислонилась к стене. И покачивалась, как сегодня Джейсон в коридоре. Усилием воли я заставила себя остановиться. Я хотела забыть. Заставить себя принять Ричарда какой он есть. Но не могла.
– Ma petite, тебе нехорошо?
– Нет, все в порядке.
Жан-Клод не стал допытываться. Он точно умнеет, по крайней мере насчет общения со мной.
– Я не хотел причинять тебе огорчение.
– Все, что я могла, я для Ричарда сделала. – Я передала свой разговор с вервольфами.
– Ты меня удивляешь, ma petite. Я думал, ты не хочешь иметь с ликои ничего общего.
– Я не хочу, чтобы Ричард умер потому, что я разбила ему сердце.
– Если бы он погиб сейчас, ты бы винила себя?